История Тайной канцелярии Петровского времени

Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что к делам «важным» относились все дела «против первых двух пунктов» и что тайна была непременным условием ведения этих дел, поскольку если важность делалась всем явной, то от этого могла произойти «государственная вредность». Едва ли дальнейшие поиски могут привести к более точному выяснению понятия «важности». Надо полагать, что за термином этим не было вполне определенного значения; понятие о важности было, видимо, шатко. Но, во всяком случае, ясно, что к 1723–1725 годам все дела по преступлениям государственным (не случайным и бессознательным) входили в категорию «важных», причем «важность» и «тайность» всегда и неизбежно должны были сопутствовать друг другу.

Итак, дела «интересные» из ведения Тайной канцелярии вымывались, а «важные» дела «против первых двух пунктов» присылались в нее, так сказать, «обычаем». Это до указа от 28 апреля 1722 года время от времени приводило к недоразумениям. Петербургский генерал-полицмейстер Деви-ер, в чье ведение часто попадали колодники по «слову и делу», порой впадал в затруднение, что делать с ними дальше. Как раз в день указа 1722 года, 28 апреля, он пишет Толстому письмо, в котором говорит: «…и о тех (то есть о говорящих за собой “слово и дело”. — В. В.), куды их ныне отсылать, требовали от вашей милости известия, но токмо того известия и поныне не получили: а оные колодники и по их оговорам другие держатся под караулом… Того ради вас, моего государя, прошу, дабы меня уведомить: вышеозначенных колодников и по тем делам оговоренных людей, також которые и впредь за собой будут сказывать Его Императорского Величества слово, в С.-Петербурге к следованию к кому отсылать…» Итак, вопрос, что называется, назрел; довольствоваться обычаем стало трудно; по совпадению, указ в подтверждение установившегося обычая состоялся в тот же день, и Толстой на письмо Девиера, уже имея указ, отвечает: «…И на оное Вашему Превосходительству предъявляю: таких колодников изволите отсылать в С.-Петербурге в Тайную Канцелярию, а в Москве — в Преображенский Приказ».

Так был окончательно решен вопрос. С 28 апреля 1722 года Тайная канцелярия уже имела своей прямой обязанностью следовать дела по «слову и делу»; к этому же времени она отклонилась от дел «интересных». Дела случайные теперь в нее почти не попадали, и Тайная канцелярия быстро приобрела облик учреждения, ведавшего исключительно государственные преступления. В следующем году она уже ревниво следит за своим исключительным правом следования по «делам государственным», разделяя их только с Преображенской канцелярией. Когда в 1723 году главный магистрат и ратуша Старой Русы осмелились сами допрашивать по поводу сказанного «слова и дела», Тайная канцелярия в определении за подписью Ушакова написала: «…бурмистры вступили не в свое действо… и в расспросе… самую важность явно открыли, чего чинить весьма им не подлежало», за что «Тайная Канцелярия главному магистрату имеет предосуждение», а помянутым бурмистрам обещано было «за такую продерзость наказание». Так устанавливалась компетенция петровской Тайной канцелярии.

III

В 1720 году Тайная канцелярия сообщала, что все дела, кроме суздальского и кикинского, «вершены по Уложению второй главы и по военному артикулу третьей главы по 19-му и по 20-му артикулам». Таким образом, уже в конце 1720 года Тайная канцелярия опиралась как на правовые нормы на вторую главу Уложения и параграфы воинских артикулов; мы уже видели, что это ничуть не исключало указов царя по конкретным случаям, решавших дело помимо Уложения. Отметим, однако, что — хотя бы в общей идее только — Тайная канцелярия кладет все-таки в основу своих действий правовые нормы.

Конечно, эти нормы действуют не в самом процессе, а единственно при наложении наказания. Вторая глава Уложения в этом смысле дать ничего не может; если там намечены двумя-тремя чрезвычайно общими штрихами процессуальные нормы, то даже в этих общих штрихах они совершенно не годятся для Тайной канцелярии; в воинских артикулах процессуальная сторона не сильнее. Весьма вероятно, что на обращение Тайной канцелярии к Уложению и артикулам, пусть даже в незначительных пределах, повлияли многочисленные указы Петра о решении то того, то другого дела «по Уложению». Как бы то ни было, с 1722 года ссылки на Уложение в приговорах весьма часты, а в делах более мелких, менее важных, о которых не доводилось до сведения Петра, можно сказать, постоянны. Иногда (значительно реже) решение выносилось с опорой на статьи воинских артикулов.