— Чего?! Первый раз слышу, чтоб злого духа молоком отгоняли! — я присмотрелся внимательней. — И что там еще в свертке?..
Кабатчик смерил меня подозрительным взглядом, почесал свой нос, но смолчать не посмел:
— Откуп.
— Не платить пробовали?
— Ох, — угрюмо поморщился мужлан. — Видели б вы, что с теми, кто пробовал… а все этот колдун блазенев виноват! Не надо было с ним связываться…
И спешно пошел в курятник, избегая дальнейших расспросов. У меня возникло почти непреодолимое желание отдать распоряжение, чтобы нахала повесили вверх ногами. Эта сволочь смеет на меня обижаться? Пусть посмеет еще раз показать свое недовольство моим отказом, и тьма с ней с анонимностью велю Ревазу приколотить кабатчика к крыльцу!
Зато понятно, в чем дело — я выглянул на околицу — возле некоторых домов на земле или плоских камнях уже лежали узелки, стояли кувшины, корзинки. Все село делает подношения духу? Хм…
— Они там деньги оставляют, — задумчиво пробормотал я. — Довольно неплохо для духа. А если он один то даже много.
— Дух-крохобор? — язвительно заметил Тольяр. Одноглазый сидел на убогом топчане в углу. К моему глубокому сожалению поселить его в какой-нибудь чулан не получилось — у меня не было лишнего человека, чтобы специально следить еще и за ним. Тем более, что не связанный и почти не принуждаемый Тольяр вел себя удивительно тихо. Ни разу за время пути не пытался сбежать. Что ж тем лучше.
Реваз разжившись где-то засаленной темной от времени колодой карт играл с Галуром вполголоса ругаясь на масть. За окном смеркалось.
Эх был бы у меня хоть десяток Призраков под рукой не пришлось бы вот так украдкой, отрывая последнее пробираться к Хёргэ! Селяне сами бы платили мне. И не пришлось бы терпеть кислые рожи вокруг. Силу все уважают! Но если бы со мной были все спасшиеся из Дасунь-крепости, то на наших плечах уже давно висела бы погоня из нескольких сотен добрых молодцев.
— Скорее уж это напоминает оброк, — выходя из раздумий, пробормотал я. — Они платят духу оброк. Впрочем, тогда совершенно не удивительна попытка этого тюфяка подвигнуть нас на истребление нечисти. Кому охота каждую неделю расставаться с имуществом? Только вот почему сами многолюдством не пробовали навалиться?
— Своя шкура дороже, — философски заявил одноглазый. — Одно дело захожих молодцев снарядить на правый бой, и совершенно другое самому рисковать.
— В любом случае не наше это дело. Стоит только переночевать. И все ж я вот думаю, что мне в пути деньги не станут лишними. В конце концов, селяне обязаны платить подать властям Триградья. А я самая верховная его власть. Значит, имею право…
— Да чтоб ему гореть! — в сердцах крикнул Реваз. — Вороний клюв тебе в печень! Не ложится карта и все тут!
Он добавил еще пару слов куда более простых и расхожих в народе, наткнулся, на мой взгляд, вспомнил, где находится, и умолк извиняющимся жесток кивнув на стол — увлекся, мол.
Я, как ни в чем не бывало, продолжил:
— Имею полное право взимать свою часть с селянских доходов. Особенно если они этого не узнают. А они не узнают, ибо по обмолвке толстяка сидят все по своим норам до утра.
Тольяр рассмеялся:
— Ты этого не сделаешь.
— Вы, — сухо напомнил я. — Вы не сделаете. Но ты прав я этого делать не стану — не хватало Дракону Триградья побираться…
— Вот и я о том же…
— Это сделаешь ты.
— Чтоооо?
— Надо же хоть какую-то пользу иметь от твоего присутствия. Катаешься на моей шее, пользуешься вниманием моих Призраков и вообще радуешься жизни…
Рука Тольяра машинально коснулась отбитого бока. Я кивнул:
— Вот-вот. Даже силы на тебя тратить приходится. А что в итоге? Нееет, надо приучать тебя к порядку, раз уж путешествуешь с нами почти на равных началах, то будь добр вноси в коллектив хоть что-то кроме своей унылой рожи.
— А я и не прошусь с вами! — волком глянул на меня одноглазый. — Отпустите, и не буду кататься на драконьей шее!
Реваз не отвлекаясь от карт, флегматично хмыкнул. Тольяр заскрипел зубами.
— Поскрипи-поскрипи, пока есть чем.
— Ежели на духа сельского нарвусь, тогда, кто вас к Каллиграфу отведет?
— Не волнуйся. Коль нарвешься, то это будет уже моя проблема, — утешил я.
За дверью раздался какой-то шорох. Реваз молниеносно соскочил со своего места и ногой врезал по двери, чтоб в случае чего припечатать того, кто за ней. Галур уже загораживал меня, сжимая в руке меч.
В полутемном коридоре седой Призрак придирчиво огляделся по сторонам. Принюхался. Некоторое время прошло в напряженной тишине.
Потом Реваз пожал широкими плечами:
— Крысы.
Вышколенный холоп осторожно открыл дверь и мягко сообщил:
— К вам пришли, Рацлав Святорадович. Женщина.
Сидящий за письменным столом мужчина, не отрываясь от чтения какой-то бумаги, важно кивнул:
— Пускай заходит.
На его продолговатом неподвижном лице отчетливо просматривались морщины — особенно в области рта. Выпученные рыбьи глаза были сплошь красными, как у не спавшего ночь человека. На макушке громоздилась обширная плешь. Круглое брюшко грозно теснило стол.