История толкования Ветхого Завета

Этой подчеркнутой жаждой Богообщения и поиском, в первую очередь, сути Откровения, которые так присущи византийцам, можно объяснить их незаинтересованность и в критике текста (как это понимали Ориген и Иероним), и во всем внешнем. Для человека, воспитанного в такой экзегетической традиции, Откровение непосредственно доступно человеческому опыту как переживание присутствия Божиего в Церкви, а толкование — поиск в словах, символах, событиях того живого присутствия Божиего как просвещения и личного спасения. Значит, экзегеза здесь имеет, прежде всего, сотериологический характер. Истинный толкователь тот, кто видит и переживает содержание Священного Писания. Это переживание и, через него, нахождение глубинного смысла знаков, посредством которых Бог открывает Себя, требует не только интеллекта, но и «очей духа», т. е. подвига всего человека. Это значит, что для византийского толкователя Библия не литературный памятник прошлого, как всякий другой памятник. Она является живым словом, присутствующим во всех временах, как призыв Божий, как свидетель вечного присутствия Божиего в каждом историческом «сейчас и здесь». Именно в этом отношении к записанному Откровению и его содержанию произойдет со временем размежевание между православной герменевтикой и герменевтикой позднеримского средневекового и современного христианства, порабощенного интеллектуализмом и рационализмом.

Послехалкидонский период на латинском Западе

После Августина в качестве богослова и экзегета особое значение на Западе приобрел [св.] папа Григорий Великий [148]. Он оставался близок восточной экзегетической традиции, что очевидно из его сочинения Диалоги [149]. В своей работе Моралии [150] под видом толкования Книги Иова он излагает свое богословское учение, передавая будущим поколениям упрощенный августинизм. Св. Григорий был, в сущности, одним из последних великих отцов на Западе, так как после него долгое время появлялись только компиляторы, подражающие прежним экзегетам. Как экзегет таковым был и Беда Достопочтенный (VII век) [151]. Нашествие арабов во многом определило прекращение контактов с Востоком. Когда произошло известное обновление богословия во Франкском государстве (κράτος), это уже была новая школа, часто отрицательно настроенная по отношению к Востоку. Ее традиции будут иметь далеко идущие последствия (άποτέλεσμα, συνέπεια) в разрыве отношений между Востоком и Западом.

Выдающимся мыслителем на Западе в IX веке был Иоанн Скотт Эриугена [152], который пытался объединить теологию с диалектикой, оставив это в наследство средневековой схоластике. Он переводил Ареопагита и находился под влиянием его апофатического богословия, но также и неоплатонизма, который увел его в один из видов агностицизма, а его последователей — в пантеизм. Диалектика — это философский метод вероятности, который в осознании истины опирается преимущественно (или полностью) на природу и разум и этим принижает значение и необходимость Откровения. По Эриугене, мир — это «выраженный Бог», Deus explicitus; все отдельные сущности этого мира — «богоявления», в соответствии с платоновским пантеизмом. Отдельное множество существует в общем как способ его открытия и явления. Природа, по его мнению, это созидательное единство Бога и одновременно сотворенное множество — мир. Он возвращается к платоновским идеям и иерархии, которая изливается, эманирует из Бога. Отдельные предметы — самые слабые силы Бытия; оно через них «исходит из себя» (egressus) и должно вернуться в себя (regressus). Все «богоявления» должны, в конце концов, вернуться в неразличимое единство Божественного Высшего существа. Бог — «наисовершеннейшее существо» и «наиреальнейшее» (ens perfectissimum, realissimum), остальные существа менее реальны, но они тварны (res). Из такого платоновского реализма появилось онтологическое доказательство Ансельма Кентерберийского, поскольку вещи, понимаемые как «богоявления», создают у нас идею о наиреальнейшем Существе [153].