История Тома Джонса, найденыша. Том 1 (книги 1-8)

– О милый Партридж! – воскликнул Джонс. – Какую мысль ты высказал! Она могла родиться только в голове влюбленного. О Партридж, если бы я мог надеяться увидеть ее лицо еще раз! Но увы! Эти золотые сны рассеялись навсегда, и мое единственное спасение от страданий в будущем – забыть ту, которая составляла некогда все мое счастье.

– Неужели вы в самом деле отчаиваетесь увидеть когда-нибудь мисс Вестерн? – отвечал Партридж. – Если вы послушаетесь моего совета, то, ручаюсь вам, не только снова увидите ее, но и заключите ее в свои объятия.

– Ах, не пробуждайте во мне подобных мыслей! – воскликнул Джонс. – Мне уже стоило такой борьбы преодолеть свои желания.

– Странный же вы любовник, если не желаете заключить возлюбленную в свои объятия, – заметил Партридж.

– Полно, оставим этот разговор, – сказал Джонс. – Но что же, однако, вы хотите мне посоветовать?

– Выражаясь по-военному, – ведь мы с вами солдаты, – «направо, кругом!». Вернемся туда, откуда пришли. Мы, хоть и поздно, успеем дойти до Глостера, а если пойдем вперед, то, насколько могу видеть, до скончания века не доберемся до жилья.

– Я уже заявил вам о своем решении идти вперед, – отвечал Джонс, – но вы, пожалуйста, возвращайтесь. Очень вам признателен за компанию и прошу принять от меня гинею, как слабый знак благодарности. Было бы даже жестокостью с моей стороны позволить вам идти дальше, потому что, сказать вам начистоту, главная цель моя и единственное мое желание – умереть славной смертью за короля и отечество.

– Что касается денег, – возразил Партридж, – то, пожалуйста, спрячьте их; я не возьму от вас сейчас ни гроша, потому что, повторяю, я богаче вас. И если вы решили идти вперед, то я решил следовать за вами. Мое присутствие даже необходимо, чтобы за вами присмотреть, раз у вас такое отчаянное намерение. Собственные мои намерения, должен признаться, гораздо благоразумнее: если вы решили пасть, по возможности, на поле битвы, то я всеми силами постараюсь выйти из нее невредимым. Я даже утешаю себя мыслью, что угрожающая нам опасность невелика! Один папистский священник сказал мне на днях, что скоро все будет покончено, и, по его мнению, даже без боя.

– Папистский священник? – воскликнул Джонс. – Я слышал, что таким людям не всегда можно верить, если они говорят в пользу своей религии.

– Да, – сказал Партридж, – но какая же тут польза для его религии, если он уверял меня, что католики не ждут для себя ничего хорошего от переворота? Ведь принц Карл[192] такой же добрый протестант, как и любой из нас, и только уважение к законным правам заставило этого священника и всю папистскую партию примкнуть к якобитам[193].

– Я столько же верю в то, что он протестант, как и в его права, – сказал Джонс, – и не сомневаюсь в нашей победе, хотя она достанется нам не без борьбы. Вы видите, я смотрю на вещи более мрачно, чем ваш друг папистский священник.

– Да, сэр, – подтвердил Партридж, – все пророчества, какие мне случалось читать, говорят, что в эту распрю будет великое кровопролитие и что трехпалый мельник, ныне живущий, будет держать лошадей трех королей по колена в крови. Господи, смилуйся над нами и пошли лучшие времена!

– Каким, однако, вздором и чепухой набил ты себе голову! – воскликнул Джонс. – Все это, должно быть, тоже идет от папистского священника. Чудища и чудеса – самые подходящие доводы в защиту чудовищного и нелепого учения. Стоять за короля Георга – значит стоять за свободу и истинную религию. Другими словами, это значит стоять за здравый смысл, мой милый, и, бьюсь об заклад, мы одержим верх, хотя бы поднялся сам стопалый Бриарей[194], обернувшись в мельника.

Партридж на это ничего не ответил. Слова Джонса привели его в крайнее смущение, ибо – откроем читателю тайну, которой нам еще не было случая коснуться, – Партридж в душе был якобитом и предполагал, что Джонс тоже якобит и собирается присоединиться к мятежникам. Предположение это было не вовсе лишено повода. Высокая, долговязая дама, упоминаемая Гудибрасом, – это многоглазое, многоязычное, многоустое, многоухое чудовище Вергилия[195], – рассказала ему, со своей обычной правдивостью, историю ссоры Джонса с офицером. Она превратила имя Софьи в имя Претендента и изобразила дело так, что тост за его здоровье был причиной полученного Джонсом удара. Вот что услышал Партридж и слепо всему поверил. Неудивительно, что после этого у него сложилось вышеуказанное представление о Джонсе, которое он чуть было не высказал ему, прежде чем заметил свою ошибку. Читатель найдет это вполне естественным, если соблаговолит припомнить двусмысленную фразу, в которой Джонс впервые сообщил мистеру Партриджу о своем решении. Впрочем, если бы даже слова Джонса и не были настолько двусмысленны, Партридж истолковал бы их таким же образом, будучи твердо убежден, что вся нация в душе разделяет его чувства; его не смущало и то обстоятельство, что Джонс шел с отрядом солдат, так как об армии он держался того же мнения, что и об остальном народе.