История Тома Джонса, найденыша. Том 2 (книги 9-18)

Этот содержатель гостиницы слыл между соседями весьма смышленым малым, считалось, что он видит дальше и глубже всех в приходе, не исключая самого священника. Возможно, что такой репутации немало способствовала его внешность, потому что в лице его было что-то необыкновенно глубокомысленное и многозначительное, особенно когда во рту у него торчала трубка, – а с ней он почти не разлучался. Его манера держать себя тоже сильно укрепляла представление о его мудрости. Вид у него был важный, чтобы не сказать «мрачный»; когда он говорил, что случалось с ним редко, то делал это всегда не спеша, и хотя суждения его бывали кратки, он то и дело прерывал их разными «гм», «га», «да», «так» и тому подобными вставными частицами; таким образом, несмотря на то что слова его сопровождались некоторыми пояснительными телодвижениями вроде покачивания головой, кивков или поднятия указательного пальца, он обыкновенно предоставлял своим слушателям понимать больше того, что было им сказано, и даже как бы намекал, что знает гораздо больше, чем счел нужным открыть. Уже одно это обстоятельство может прекрасно объяснить, почему за ним установилась репутация человека глубокомысленного: люди удивительно склонны относиться с почтением к тому, чего они не понимают. Вот тайна, на которой всецело строили успех своих плутней многочисленные обманщики рода человеческого.

Этот тонкий политик, отведя жену в сторону, спросил, что она думает о только что приехавших дамах.

– Что я думаю? – отвечала жена. – Что же мне о них думать?

– А я знаю, что мне думать, – сказал он. – Проводники рассказывают странные вещи. Один уверяет, что приехал из Глостера, а другой – что из Эптона, и ни тот, ни другой, насколько я могу судить, не в состоянии сказать, куда они едут. Но кто же когда-нибудь приезжал сюда из Эптона проселочными дорогами, особенно направляясь в Лондон? А одна из горничных, перед тем как сойти с лошади, спросила: не это ли дорога на Лондон? Вот я и сопоставил все эти обстоятельства, и как ты думаешь, к какому я пришел выводу насчет того, кто они?

– Ну, – отвечала жена, – где же мне отгадать твои открытия!

– Славная девочка, – сказал муж, потрепав ее по подбородку. – Должен признаться, что ты всегда полагалась на мою смышленость в таких вещах. Так можешь быть уверена, – слушай, что я говорю, – можешь быть уверена, что эти дамы из мятежниц, которые, по слухам, сопровождают молодого Кавалера[54], и поехали окольными путями, чтобы избежать встречи с армией герцога.

– Ей-ей, ты попал в самую точку, муженек! – сказала жена. – Одна из них такая нарядная, что твоя принцесса! Да и всякий, взглянув на нее, скажет, что принцесса… А все-таки, когда я соображаю…

– Когда ты соображаешь! – презрительно перебил ее хозяин гостиницы. – Пожалуйста, скажи, что такое ты соображаешь?

– Да то, что она слишком скромна для такой знатной дамы, – ответила жена. – Сам посуди: когда наша Бетти грела ей постель, она все называла ее «милая» да «голубушка», да «душа моя», а когда Бетти предложила снять с нее башмаки и чулки, она не позволила, сказав, что не желает утруждать ее.

– Ну, это ничего не значит, – сказал муж. – Если ты видела, как некоторые знатные дамы держатся грубо и неучтиво с теми, кто ниже их, так неужели ты думаешь, что ни одна из них не умеет обращаться с людьми низкого звания? Мне кажется, я умею отличать людей высшего общества, когда взгляну на них, – как будто умею. Разве она не спросила стакан воды, когда вошла? Женщина другого звания спросила бы рюмку водки, – уж верно, спросила бы? Если это не самая знатная дама, продавай меня, как дурака, и тот, кто купит этакого дурачину, останется в большом накладе. Опять-таки, разве женщина высокого звания поехала бы без лакея, если бы не такой необыкновенный случай?

– Разумеется, муженек! – воскликнула жена. – Ты смыслишь в этих вещах лучше меня, да и во многих других.

– Да, кое-что смыслю, – отвечал трактирщик.

– Ей-ей, – продолжала жена, – так жалостно было глядеть на бедняжку, когда она села на стул; право, я ее от всей души пожалела, словно бы она была простая, бедная женщина. Но что женам делать, муженек? Коли она мятежница, то ты, верно, хочешь выдать ее суду, а она такая кроткая, такая добрая дама; будь она чем хочет, а я не выдержу и разревусь, когда узнаю, что ее повесили или голову ей отрубили.

– Вздор! – воскликнул муж. – Но все-таки не так-то легко решить, что нам делать. Пожалуй, еще раньше, чем она уедет, мы получим известие о сражении; и если Кавалер одержит победу, она может заступиться за нас при дворе и осчастливить нас, коли мы ее не выдадим.

– Да, да, это правда, – согласилась жена, – от души желаю, чтобы это было в ее власти. Право, она такая ласковая и добрая дама; я была бы в отчаянии, если бы с ней случилось что-нибудь нехорошее.

– Ну, заладила! – скривил губы хозяин. – Вечно вы кого-нибудь жалеете. Неужто ты стала бы укрывать мятежников?

– Понятно, не стала бы, – отвечала жена. – А что до ее выдачи, то, будь что будет, никто не посмеет нас бранить: каждый бы на нашем месте сделал то же.