История Трапезундской империи

Подобный же стереотип образа василевса встречаем и в агиографическом произведении Лазаропула. В энкомиастическом портрете Алексея II, созданном им, мы видим вполне традиционные для жанра и для образа монарха похвалы: император превосходит подвигами великих мужей древности, описанных Гомером, и даже библейского Самсона. По его доблестным деяниям он признан именно героем и прославлен как трапезундцами и всеми подданными (ύποτελοί), так и окружающими народами — персами, мидийцами, египтянами, италийцами, скифами и всеми варварскими племенами[3763]. Однако набор похвал показывает именно государя-воина (сравнения с Самсоном, прекрасным Иосифом и Адамом кажутся автору уместнее, чем уподобление василевса, например, Соломону). Идеальный герой наделен в описании соразмерностью тела, широтой плеч, правильными чертами лица, выразительностью глаз, истинно царским, по Платону, орлиным носом, розовостью щек, густой золотистой бородой, красивым ртом и зубами. Он ненавидит скупость, щедр и даролюбив, благодаря накопленным в казне сокровищам[3764]. Именно полководческий талант все больше определяет набор похвал. Действительно, придя к власти совсем молодым человеком, Алексей унаследовал, как верно писал энкомиаст, лишь малую часть отцовского наследия — «безбожные агаряне» опустошали все вокруг своими набегами, «исмаилиты» захватили почти все владения, кроме защищенных стенами Керасунта и его округи, области Халивии, Инея и 13 хорошо укрепленных порубежных крепостей. Лазаропул специально характеризует западные районы Понта, куда и был направлен основной удар туркменов, и, с одной стороны, включает Халивию, подвергавшуюся при Иоанне II наиболее мощным атакам и частично захваченную врагами, в число сохраненных владений, с другой — не упоминает менее затронутых бедствиями восточных территорий[3765]. Но суть его пассажа верна — Алексею пришлось защищать узловые и жизненно важные пункты сильно сократившейся империи. Он расширил пределы державы, отразил главную опасность, воссоздал армию и флот, обеспечил себе поддержку военачальников (энкомиаст не может не противопоставить эту консолидацию периоду смут, свидетелем и участником которых он был). Другой современник, Андрей Ливадии, также называет Алексея «человеком храбрым и многоумным»[3766]. Лазаропулом Алексей удостоен одобрения и за покровительство ученым (риторам и философам, врачам и астрономам). Возвышая их и одаривая, государь заботился об образовании[3767]. Похвалы в известной мере соответствуют действительности. Государь создал просвещенное окружение. В него входили и высшие сановники, как протовестиарий ритор Константин Лукит, и любомудры, как врач, астроном и архиерей Григорий Хиониад. Вместе с тем современники, видимо, знали тяжелый нрав и гневливость государя. Лазаропулу приходится даже в энкомии отводить обвинения ему в «звериной ярости» (θηριογνωμία), объясняя ее мужественностью характера, а также свирепостью лишь по отношению к мятежным (άτάκτοι), тогда как к признающим таксис, порядок, он был мягок и добр[3768] (не скрытый ли намек на необходимость и в правление Алексея II преодолевать оппозицию магнатских группировок?). Венчает рассказ об императоре легенда о его победе над свирепым драконом[3769], быть может, полуаллегория его побед над туркменами, блокировавшими торговые пути к Трапезунду?

Смена парадигмы изображения императора зафиксирована и на монетах. До начала XIV в. император изображался на аспрах в далматике или дивитисии с лором и лабаром, стоя. Именно с Алексея II этот образ меняется. Государь, как и св. Евгений на аверсе, изображаются как всадники на коне[3770]. Подобный образ монарха изредка встречается и на монетах других стран того времени, например Болгарии[3771]. Изображение всадника, поражающего змия (аллегория св. Георгия), известно и на медных монетах Данишмандидов и Сельджукидов с XII в.,[3772] правда этот всадник на коне не государь. В смене образа, в использовании иной символики на монетах Трапезунда выражается иная идея власти, не созерцающего, но динамичного, воюющего, защищающего свою землю василевса.