История трех затворничеств чаньского учителя Ваньсина

Кристальный снег никогда не растает
Без образа, имени — везде и повсюду.
Туда и обратно пойдет, следа не оставит,
Сравниться не могут с ним вещи, большие и малые.
Без ветра разбрызгался искрами снег,
И космос безбрежный и белый.
Над головой ничего моей нет,
Сижу, медитирую, чистый душой.

Высший учитель спросил меня: «Как получилось?» В ответ читаю ему наизусть.

Не уставать посредине пути, в стороны тоже не смотреть
Что-то найти, оказаться совсем далеко.
Реальности нет — это вздор пустоты,
В движении недвижимом истина скрыта.
Данный момент это Дао и есть, зачем ты его превращаешь?
Это как в шляпе же шляпу искать.
Здесь и сейчас Дао ближе всего,
Как оказалось, давно я в раю.

Высший учитель снова спрашивает: «Как поступать?» Я в ответ читаю.

Если стремление к Дао в практике есть, то Дао противно оно.
Тысяча дел есть в единой душе, дело одно будет в тысяче дум.
Войдя в мирскую суету, кто будет не ласков?
Коль без шрамов святой — как беды тогда сотворится?
На острове Лотоса месяцев нет, нет и лет,
Лишь в небе жемчужна Луна ежедневна.
Время бесчувственно к осени гонит,
Людская любовь превосходит весну.

Высший учитель, услышав, снова улыбнулся, остановился ненадолго и сказал: «Тебя уже можно отучать от груди».

Как только молвил это учитель-отец, у меня слёзы из глаз хлынули, я заплакал: «Сыну-ученику всегда требуется молоко учителя-отца. Это просто тень света, я ещё не увидел саму Луну, если бы раньше знал об этом, не стал бы вам читать стихи. Разве древние не говорили, что надо снова и снова практиковать для того, чтобы уловить, и лишь тогда сможешь понять полностью?» Учитель-отец ответил мягко: «Возвращайся на китайские земли для практики».

Пораздумав, спросил учителя-отца: «Куда мне лучше поехать?»

Он отвечал: «Север благородный, но для тебя он не подходит, Юг низкий, но для тебя он благоприятный и удачливый».

Несколько дней у меня не было возможности встретиться с учителем-отцом или его супругой. Когда я пребывал в медитации, учитель-отец ходил вокруг цикаса и произносил мантры; если я выходил, чтобы обойти цикас и прочитать мантру, учитель-отец тут же заходил в комнату. Настроение друг друга оба знали.

В один из дней утром я сидел в медитации и только погрузился в чань, как меня вывела из медитации сила вибрации голосов учителя-отца и его супруги, читающих мантру. По частоте голоса я понял, что сейчас происходит что-то необычное. Открыв дверь, я вышел и увидел, что случилось то, чего я так давно боялся — цикас расцвёл. Я понял, что это значит… Когда в своё время мудрец Падмасамбхава привёз из Индии этот росток цикаса и посадил его на этом острове, он сообщил учителю Цзясыдадэ, что тот сможет возвратиться в Индию только тогда, когда расцветёт цикас.

Всё утро у меня не было настроения читать мантры, я ходил вокруг цикаса со слезами на глазах. В первой половине дня учитель-отец повёл меня за собой на скалу в центре острова, где мы некоторое время начитывали мантры, а потом велел мне разломить треснутый камень. Я сделал это, но оказалось, что внутри него ничего нет. учитель-отец и его жена некоторое время ещё продолжали повторять мантры. Однако в это время я вдруг заметил, что на самом деле внутри всё-таки что-то находилось, в том числе хрустальный сверкающий шар. Высший учитель сказал, что это ритуальный предмет, который здесь оставил мудрец Падмасамбхава, он называется мани (санскр. mani). Я сказал, что знаю, для чего он используется. Учитель положил шарик на цветок цикаса и спросил меня: «Что это?» Я ответил: «Это драгоценный шарик расцветает в лотосе, это означает, когда лотос раскроется, станет возможным лицезреть Будду…»

Высший учитель велел мне наблюдать за шариком мани с полудня до вечера. Чудо, наконец, случилось — на шарике я заметил мантру, и только я решил сообщить об этом учителю-отцу, который находился в комнате, как он вышел оттуда и с улыбкой сказал: «С этого момента он принадлежит тебе, ибо ты наблюдал сердечную мантру мудреца Падмасамбхавы, что означает, ты действительно связан с ним, а также с шариком мани».