История триумфов и ошибок первых лиц ФРГ

Наконец, около 22.00 часов по московскому времени канцлер выступает перед международной прессой: «Сегодня вечером я должен передать всем немцам только одно сообщение. Генеральный секретарь Горбачев и я согласны, что только немецкий народ имеет право принимать решение, хочет ли он жить в едином государстве. Генеральный секретарь Горбачев недвусмысленно заявил, что Советский Союз отнесется с уважением к решению немцев жить в одном государстве и что это дело немцев — определять время и способ объединения самим. Я благодарю Генерального секретаря Михаила Горбачева за то, что он сделал это историческое событие возможным… Дамы и господа, это хороший день для Германии и счастливый день для меня лично!»

На обратном пути в самолете канцлера прямо перед телекамерами открывали шампанское, Коль выпил с журналистами. Пресса не скупилась на восторженные эпитеты в описании происходящего события: 10 февраля был «самым историческим» днем. Газета «Файненшл таймс» назвала канцлера «Чудо-Колем». Советский Союз отказался от сопротивления воссоединению Германии, Москва готова допустить существование единой Германии безо всяких отговорок.

«У меня не было ощущения, что это был решительный прорыв». — сказал советник Горбачева Николай Португалов. Он очень скептически отнесся к желанию немцев праздновать «прорывы» и поражаться «чудесам». Конечно, вопрос о союзе сдвинулся с мертвой точки, но он пока еще был открытым.

К тому же Горбачев, судя по всему, гораздо больше, чем разговором с Колем, был убежден голосами, из ГДР, что второе немецкое государство нельзя спасти. Зная об этом, можно поверить заявлению, что канцлер вошел в наполовину открытые двери. 30 января глава правительства Восточного Берлина Ганс Модров встретился с Горбачевым во время короткого визита в Москву. В конце этого разговора, во время которого Модров прямо раскрыл карты ГДР, генеральный секретарь очевидно оставил свои возражения против немецкого воссоединения. Из восточногерманского документа следует, что Горбачев был уверен, что падение ГДР предотвратить нельзя. Его советник Черняев сказал, что к этому пониманию кремлевский лидер пришел еще за две недели до этого. Модров получил сообщение от Горбачева: «История решит этот вопрос. Я думаю, что она уже применяет свои корректуры». Значит ли это, что прорыв состоялся вследствие разговора с Модровым или даже раньше, а не во время беседы с канцлером? И да, и нет. Можно быть уверенными, что до визита Коля было кое-что сделано. Предложение о валютном союзе висело в воздухе, а Горбачев в разговоре с канцлером заявил о своей открытости в вопросе союза. К тому же ответы немецкому бундесканцлеру имели совсем другой вес, чем разговор с премьер-министром ГДР.

Колю понравилось, когда газета «Зюддойче Цайтунг» написала, что Горбачев передал канцлеру в Москве «ключи к решению “немецкого вопроса”». Вместо лозунга «Германия — единая родина» для многих в ГДР было актуальнее «Германия — родина как можно быстрее». Многие боялись опоздать. Число тех, кто после открытия границ покинул свою родину в Эрфурте, Дрездене, Лейпциге или Ростоке и приехали в лагеря для переселенце» на Западе, в первые месяцы нового года было необычайно высоко. Ежедневно федеральные органы власти регистрировали две тысячи приезжих: числа, которые в 1961 году явились причиной постройки стены. Все это угрожало наступлением хаоса. Кроме того, западногерманская общественность начала выражать недовольство. Готовность принять переселенцев угасала. Что-то должно было произойти, что могло бы заставить людей оставаться в ГДР. Эта тема занимала федеральных политиков всех партий. Кандидат в канцлеры от СДПГ Лафонтен предложил отменить привилегии, которыми наслаждались восточные жители на Западе. Гельмут Коль, Вольфганг Шойбле и Ганс-Дитрих Геншер жестко отклонили это предложение.

Единственный выход, который видели многие жители ГДР, был озвучен демонстрантами в Лейпциге: «Если придет немецкая марка, мы останемся. Если нет — мы сами придем к ней». Люди в ГДР, открыв ворота к единству, теперь диктовали, как быстро оно должно наступить. С этими предзнаменованиями началась кампания за первые свободные выборы в ГДР. Она была перенесена с 6 мая на 18 марта следующего года, поскольку без демократически выбранного правительства ГДР, казалось, осталась без хозяина. Согласно опросам, несмотря на разногласия в вопросах единства, СДПГ была однозначным победителем: 54 % — абсолютное большинство — должно было избрать социал-демократическую власть. Уже во время Веймарской республики социал-демократия имела много оплотов на Востоке.