Несмотря на убедительность доводов Хелии, спор – поскольку это и был спор – так и остался незавершенным. «Ни одна женщина не может спастись, если не будет рожать детей. Либо следуй тому, что сказано в Священном Писании, либо тебя осудят как нарушительницу священных законов», – громогласно заявил в заключение судья. «Никогда», – резко возразила ему Хелия, готовая вечно хранить целомудрие невесты Христовой.
Константина, Мария Египетская и Хелия никогда в действительности не существовали и, тем не менее, как это ни парадоксально, заслужили право называться матерями Церкви – названием, воздающим должное за то большое влияние, которое они оказали на миллионы женщин (и некоторых мужчин), создавших из них себе кумиров. Подвиги и великие свершения героинь средневековых произведений житийной литературы – этого «расхожего чтива» эпохи Средних веков – поражали читателей, которые из каждого жития извлекали для себя уроки веры, индивидуальной независимости, преданности, жертвенности и славных благочестивых воздаяний.
На протяжении столетий судьбы этих матерей Церкви занимали ведущее место в житийной литературе даже после того, как ученые доказали, что в их портретах сочетаются черты разных вымышленных героинь. Даже чрезвычайная схематичность их историй – лишь общие контуры ключевых эпизодов – очаровывала женщин, которые домысливали их в своем воображении и в литературных произведениях. Каждая из них рисовала эти образы в соответствии со своими фантазиями, отражая собственные представления об их характерах. В каждой скупой фразе, сказанной этими женщинами, ей виделись события собственной жизни, которые она яркими нитями горя и радости вплетала в кружево повествования, тем самым делая его еще прекраснее. В мистическом смысле она как бы превращала Константину, Марию и Хелию в своих близких подруг.
Царственная Константина и благородная Хелия представляли общество и семьи, которые мы хорошо можем себе вообразить, – традиционные, рациональные, обеспеченные, благоустроенные. Мария же принадлежала разгульному полусвету – бесстыдному, беспорядочному, бросающему пыль в глаза и изменчивому, как позолоченное колесо для белки, в котором она вертится день и ночь. Несмотря на различия между ними, их объединяли вера, сила, непокорность независимых женщин, выбравших непорочность и отстоявших свое решение как перед любимыми родителями, так и перед обществом, относившимся к ним с подозрением. «Восстановленная» непорочность Марии была явлением того же порядка – она стоила ей единственного ремесла, которым та владела, ее единственного источника существования с тех пор, как ей исполнилось двенадцать лет.
В реальной жизни христианки вполне могли применить их опыт на практике. Если они были обращенными в христианство из языческих семей, их расхождения с традиционным язычеством являлись достаточно спорными. Когда язычник, отец Перпетуи, просил ее отречься от христианства, он рыдал, но вместе с тем «бросался на меня, как будто хотел мне выцарапать глаза»[189]
. Видимо, одним из самых невыносимых следствий перехода из язычества в христианство был разрыв семейных связей.Многие новообращенные девушки расстроили родственников еще сильнее, дав обет вечно соблюдать целибат. Если у девственницы не было собственных средств, на что она должна была жить? Об оплачиваемой работе и речи быть не могло, поскольку в языческом обществе ни в какие деловые отношения с женщинами, кроме жриц, вступать было не принято, с путешествовавшими женщинами никакие сделки не заключались, как и с теми, кто пытался работать на себя, а не на семью. Девушкам-христианкам в этом отношении было немного проще, если их решение принимала семья и соглашалась их поддерживать.
С другой стороны, у самой Церкви был мотив поддерживать девственниц в их стремлении вечно соблюдать целибат и посвящать себя религии, который ничего общего с религиозными причинами не имел. К III в. в монашеских конгрегациях состояло много женщин, что вело к существенным финансовым последствиям. Бедные девственницы либо продолжали оставаться бедными, либо на них тратились средства Церкви, которая все в большей степени процветала. Но богатые девственницы и соблюдавшие целибат вдовы, унаследовавшие собственность, были ценными объектами, которыми не стоило пренебрегать, поскольку они часто завещали Церкви свои земные блага. «Идеализация непорочности и неодобрительное отношение ко второму браку обрекало Церковь на победу в гонке за наследствами»[190]
, – отмечает в этой связи Лэйн Фокс.