История цветов

Выслушав признания Мыши, Хранитель кладовой призвал Ласточку и Лягушку и учинил им строгий допрос.

Вскидывая голову и оправляя черные перышки, Ласточка взволнованно прощебетала:

— С давних пор мы, Ласточки, обитаем к югу от Янцзы. Весной супружеские пары улетают в северные края, а осенью возвращаются с детишками на родину. Мы приносим в клювах красную глину и строим себе гнезда под стрехами крыш. Когда дует ветерок, мы летаем по улицам столицы, предвещая перемену погоды. Охотно резвимся мы вокруг цветов, порхаем среди ивовых ветвей. Речь мы заимствуем у поэтов, буквы учим по сочинениям ученых. Мы служим Людям, доставляя их письма в далекие края. Сердца наши вечно тоскуют о героях минувших дней. Всегда говорим мы только правду, зачем же Мышь называет нас обманщицами?

Раздувая грудь наподобие кузнечных мехов, заговорила разгневанная Лягушка:

— Мы, Лягушки, существа незаметные, живем, не вылезая из колодца{79}. Когда в пору желтых слив моросит мелкий дождик или серебристая луна освещает наш заросший зеленой травой водоем, мы не можем удержаться, чтобы не пропеть «юэ-юэ» — «радость-радость». Выражать свои чувства иначе мы не умеем. В старину глупец гадал{80}: для кого мы поем? Но стоит ли над этим задумываться? Конечно же, только для себя! А у жадных Мышей иной заботы нет, как только брюхо себе набивать!

Отправил Дух-хранитель Ласточку и Лягушку в темницу, а сам говорит Мыши:

— Щебетание девочек Ласточек и кваканье ветрениц Лягушек — их обычный разговор. Назови же мне своих настоящих сообщников!

И назвала ему лгунья Летучую Мышь и Воробья.

Схватили Летучую Мышь в полдень, при ярком свете солнца. Не в силах раскрыть глаза, растерянно шарахалась она из стороны в сторону. Впервые увидел Хранитель кладовой столь мерзкое создание. Допросил Дух Летучую Мышь. Трепеща от страха, пробормотала она:

— Когти мои — острые иглы, крылья — подобны круглому зонту, но передвигаюсь я весьма осторожно, ибо всему предпочитаю покой. Я не птица, но и не животное — я нечто среднее, я не дружу ни с птицами, ни с животными. Сухими безветренными ночами вылетаю я из гнезда и охочусь за насекомыми, на рассвете, когда прячется луна и гаснут звезды, сажусь на деревья и поедаю плоды. По невежеству часто путают меня с Мышью, но я совсем иное существо!

Затем боязливо вертя головой, жалобно зачирикал Воробей:

— Разум помогает нам, Воробьям, выбрать дерево, чтобы свить себе гнездо. Любим мы галдеть на полях, склевывая спелые колосья, а когда прольется дождь, охотно пьем росу из чашечки цветка. На рассвете отгоняем мы от поэта сон, весной воспеваем природу. Как можем мы, парящие в облаках, жить в согласии с теми, кто ползает по земле?!

Не по нраву пришлась Хранителю кладовой Летучая Мышь, а чириканье Воробья просто раздражало его… И повелел Дух отправить обвиняемых в темницу. Потом обратился он к старой Мыши:

— Не могу поверить, что Летучая Мышь и Воробей были с тобой в сговоре. Назови, наконец, истинных подстрекателей!

И тогда назвала Мышь Ворону и Сороку.

— Всем известно, что Ворона — зловещая птица, Сорока же всегда держится рядом с ней. Свили они гнезда на высохшем дереве у входа в кладовую, да и глазели изо дня в день на мои проделки. Но в управу не доложили! Более того, они лгали, будто ничего предосудительного не заметили! Разве не скрыли они от властей мое преступление?

Вызывает Дух Ворону и Сороку.

Печально поникнув клювом, прокаркала Ворона:

— Я наследница Золотой птицы{81} — Солнца, супруга Яшмового зайца. Соплеменники мои слетались некогда ко дворцу императора Шуня, чтобы прославить великого Мудреца; летая по дорогам государства Силла, разоблачали мы бунты и мятежи. Поэт Мэй Шэнъюй восхищался в своих одах нашими пророчествами, великий Ли Бо звучными стихами воспел нашу правдивость. В День холодной пищи выкрадываем мы с могил бумажные деньги и летаем с ними по свету; осенью, когда опадают листья, улетаем в дальние края, унося с собой заходящее солнце. Меня называют священной птицей — могла ли я участвовать в преступлении этой твари? Есть старинная поговорка: «Любишь человека — люби и ворону на крыше его дома». Вы же, ваша милость, не любите мышей и переносите свою нелюбовь на птиц, у которых нет с мышами ничего общего. Как же тут не печалиться, как не досадовать?

Затем, прыгая по залу, застрекотала разгневанная Сорока:

— Природа наделила меня не только сметливостью, но и бойким говорком. Живу я на деревьях близ людских селений; хорошо зная, куда дует ветер, я первая приношу людям радостные вести. Это я в стране Куриный Лес подала весть старухе о сундуке и короле Сок Тархэ, это мы, сороки, выстроили для Пастуха и Ткачихи мост через Серебряную реку{82}. Никогда никто не называл меня преступницей! Не верьте, будто я помогала этой хищной Мыши!

Окончил Дух-хранитель допрос, отправил Ворону и Сороку в темницу и говорит Мыши:

— Ясно мне, что Ворона и Сорока невиновны. Кто же все-таки подстрекал тебя к воровству?

Отвечает Мышь: Коршун, мол, и Сова.

Злобно глянул Коршун на Мышь и, негодуя, заявил: