— В такой-то день такой-то луны такого-то года Чжоу Гуй, он же поэт Мэйчуань, приносит в жертву душе Пэй Тао плоды банановой пальмы. О дорогая Пэй! Ты была прекрасна телом и чиста душой, у тебя был добрый нрав и скромные манеры, ты светилась, как луна, и благоухала, как цветок. Когда ты танцевала под музыку к поэме «Улица под ивами», ты напоминала трепещущую на ветру шелковую ленту, вышитую красивыми узорами, ты казалась орхидеей, омытой росой в долине. Твой поэтический дар превзошел талант Су Жолань, твое обаяние затмило красоту Цзя Юньхуа. Ты принадлежала к сословию девушек из Зеленого терема, но осталась целомудренной и не запятнала честь предков — я же, недостойный, уподобился сережке ивы, носимой ветрами, или ряске, плывущей по течению. Помнишь: мы связали друг друга узами любви, поклялись не забывать друг друга? Ярко светит луна над твоей могилой, ночь тиха, весна благоухает в нашем саду — и я непрестанно думаю о тебе, твое лицо по-прежнему стоит передо мной, твой голос все еще звучит в моих ушах. Увы, уж не порадоваться нам с тобой прозрачному вину, не насладиться звуками флейты: все изменилось, все стало иным, былые радости сменились горем. Рассеялись, как облака, счастливые грезы, прошла любовь, как благотворный дождь. Я открываю глаза — и не вижу тебя перед собой, я вслушиваюсь — и не слышу твоего голоса. Шелка еще хранят аромат твоего тела, но уже пылится беззвучный комунго — некому играть на нем. Помутнело небо, потускнели горы и реки, в груди моей бесконечная тоска. Ты ушла навек — кому мне теперь довериться? Отныне я поплыву по жизни один-одинешенек, а море безбрежно, берег суров… Никогда больше я тебя не увижу! Снова приплывут белые облака к горе, снова река выплеснет на берег зеленые волны, но ничто уже не порадует меня, потому что больше никогда я тебя не увижу! Я приношу жертвы твоей душе — это вино и эти плоды, и я говорю, я умоляю: прими эти приношения! Прими, прекрасная душа!
Чжоу повернулся к служанкам Пэй и продолжал:
— Оставляю на ваше попечение дом вашей госпожи — сохраните в нем все как есть, а я скоро вернусь и увезу вас отсюда.
Служанки плакали навзрыд и причитали:
— Барышня любила нас, как родных, и мы почитали ее и верно ей служили. Горе наше безутешно, негде нам теперь преклонить голову, негде найти утешение. Кто приютит нас, обездоленных? Только на вас мы и надеемся, добрый господин!
Слезы нескончаемым потоком лились по их щекам.
Чжоу утешил их, сел в лодку и взялся за весла. Тоска сжала ему сердце. Он бросил взгляд на берег — и понял, что никуда не сможет уехать отсюда.
Вечером он отправился к арочному мосту, чтобы хоть издали взглянуть на дом Фанцин. В доме зажглись светильники, засветились окна с бисерными занавесками. Он стоял и думал, что, наверно, уже не увидит Фанцин, что оборвалась их любовь, и в голове его сами собой стали складываться стихи о бесконечной тоске:
Всю ночь он провел в раздумьях. Уехать отсюда? Но это значит — навеки расстаться с Фанцин. Остаться? Но где преклонить голову — ведь Пэй Тао и Гоина уже нет в живых? Мысли мешались, сердце разрывалось от боли. Едва настало утро, он сел в лодку и решительно взмахнул веслами. Вот проплыли мимо дом Фанцин, могила Пэй Тао, вот осталась позади гора у излучины реки, и вот все, что осталось позади, растаяло в утреннем тумане…
Среди родственников Чжоу по материнской линии самым богатым был Чжан из города Хучжоу — к нему и отправился он. Чжан тепло принял его, окружил заботой и вниманием, и Чжоу понемногу стал приходить в себя после всех потрясений, выпавших на его долю. Тем временем снова наступила весна, все чаще стали одолевать его воспоминания, все чаще тосковал он о Фанцин, и вот уже потерял сон, погрузился в мрачные думы, отрешился от всех мирских забот. Шел 1592 год, двадцатый год девиза Вань-ли.
Старый Чжан, видя, что гость не ест и не спит, день ото дня мрачнеет, спросил, что с ним, что его томит. Чжоу чистосердечно рассказал ему свою историю, рассказал о смерти Пэй и разлуке с Фанцин. Чжан положил ему руку на плечо и сказал:
— Чего же ты молчал, зачем таил все в себе? Ведь я могу помочь тебе: моя жена издавна дружит с вдовой первого министра!
В тот же день Чжан попросил жену написать вдове письмо и попросить ее согласия на брак Чжоу с ее дочерью. Письмо было написано и отправлено с нарочным.