«От самого начала власти великих князей литовских над землями русскими, несмотря на большую разность веры, никогда не было нетерпимости христианства; напротив, князья, уважая права, язык и обычаи покоренных народов, сами заимствовали у них, что признавали мудрым; поэтому православная вера путем кроткого убеждения в святых истинах распространилась по Литве прежде, нежели правительство думало принимать к тому меры… Православные русины и язычники литовцы, имея одно общее отечество и одного государя, заседали на одной скамье и вместе рядили об общей пользе; вместе шли в бой, и кости свои слагали в одну могилу», — писал в XIX веке польский историк Теодор Нарбут.
При этом постепенно наравне с русским в Литве всё более усиливалось польское культурное влияние. Православные и католические монастыри открывались одновременно, русские и польские проповедники одновременно занимались миссионерской деятельностью на территории нынешней Литвы.
Качественно новый этап польского влияния связан с Кревской унией 1385 года, когда великий литовский князь Ягайло принял католичество и, женившись на польской королеве Ядвиге, стал ещё и королем Польши. В 1387 году Ягайло крестил в католичество и Литву.
Литовцы стали последним европейским народом, принявшим христианство, — в XIX веке этот факт оказал большое влияние на формирование литовского национального самосознания.
Уния Ягайло с Польшей была вызвана необходимостью противостоять Тевтонскому Ордену, угрожавшему и Польше, и Литве. При этом литовское княжество сохранило свою политическую субъектность, то разрывая унию с Польшей, то заключая её вновь. На протяжении XV века одни литовские князья пытались превратить своё княжество в королевство и налаживали отношения с Великим княжеством Московским (Витовт), другие становились польскими королями, восстанавливали действие унии и способствовали усилению влияния Польши в Литве. Последняя концепция всё более возобладала.
Логического завершения процесс сближения Польши и Литвы достиг в 1569 году, когда королевство Польское и Великое княжество Литовское в результате Люблинской унии были объединены в одно государство — Речь Посполитую. «Государство обоих народов» — польского и литовского — было объединено общим монархом, выбираемым совместно Сеймом, единой внешней политикой и общей денежной системой. При этом Корона (Польша) и Княжество (Литва) сохраняли межгосударственную границу, имели собственные органы власти, свою армию и бюджет. Поэтому остается дискуссионным вопрос: можно ли считать создание Речи Посполитой утратой Литвой своей государственности? В официальной историографии современной Литвы считается, что нельзя — Речь Посполитая стала продолжением Великого княжества Литовского, которое и так последние столетия находилось в унии с Польским королевством.
Хотя у самих литовцев в ходу горькая шутка, что ни один народ не терял так часто своё государство, как литовцы, — имеется в виду потеря сперва Великого княжества Литовского, затем Речи Посполитой, затем советская, немецкая и опять советская «оккупации».
В любом случае несомненно, что после создания Речи Посполитой Великое княжество Литовское перестало существовать как имперский проект, поскольку уступило Польше значительную часть своих славянских территорий, на которых началось закабаление населения польскими панами и насильственное распространение униатской греко-католической церкви.
Что ещё важнее, польскому закабалению были подвергнуты и сами литовцы. При формальном политическом равноправии на социальном и культурном уровне на территории современной Литвы устанавливается польское господство. Связано это было в том числе с тем, что местная литовская шляхта со временем всё больше полонизировалась и ассоциировала себя с Речью Посполитой, а не с нищими и забитыми соплеменниками.
В результате произошел сохраняющийся до сих пор, несмотря на смену нескольких эпох и внедрение новых социальных и политических институтов, драматический разрыв между политическим классом Литвы и «простонародьем».
Простые литовцы в узком элитном кругу презрительно называются «буроки», то есть свекла — «совки», красные изнутри. Население в свою очередь платит политическому классу крайне низкой легитимностью, и говорить о существовании в Литве политической нации ввиду таких взаимоотношений представляется затруднительным.
«Если бы литовцы сумели слиться с покоренным большинством культурного населения своего государства, то они стали бы великой державой. Но этому помешал сладкий соблазн — католическая Польша, уже вобравшая в себя изрядную долю европейской цивилизации. „Нет на свете царицы краше польской девицы“, — писал Адам Мицкевич. Литовские витязи не устояли против очарования развитой культуры, уже достигшей эпохи Возрождения, — и половина Литвы втянулась в западноевропейский суперэтнос», — пишет о судьбе Великого княжества Литовского российский историк и географ Лев Гумилев.