История, в которой что-то происходит

– Чем обрадуешь? – Илья перебирает бумаги и посматривает на меня своими проницательно-синими глазами.

– Думаю линзы купить. Синие.

– Купи, – дружелюбно соглашается Илья.

Он пододвигает мне стопку документов. Я безучастно просматриваю их. Честно пытаюсь вникнуть, но ничего не удерживается в сознании. Продление договоров, дополнительные соглашения по правам, соглашения на права по продукции. Итоговые и предварительные отчёты. Исключительные и неисключительные.

Мутная белесая топь в чёрных иероглифах.

В процессе подписания, вопреки внутреннему нежеланию, я говорю Илье, что застрял в созидании своего шедевра. Сердясь на себя, чувствую то самое подлое (необъяснимое) удовлетворение от скрытного разочарования Ильи. Он его не покажет. Даст пару советов, стараясь не мешать мне творить. Может, подкинет ожидаемых поворотов сюжета. Он знает, что лучше я сам, даже если придётся ждать года.

А может, зная это – он понимает, что так выгоднее?

Хочется ударить себя. За эти противоречия самому себе, за поиск глубины смыслов там, где их нет. За попытки сделать персонажей от жизни простыми, плоскими, зная всю их сложность и путанность в самих себе от себя же. Созидать их такими: с простейшей мотивацией, скупым набором слов, однобоким, максималистичным характером и взглядом на жизнь.

Яркая белая вспышка ослепительного света по глазам.

УДАРЬ. УДАРЬ. УДАРЬ.

Я закрываю глаза и медленно выдыхаю.

Я отодвигаю стопку бумаг.

– Чем ты целыми днями занят? – спрашивает меня Илья, перепроверяя, там ли я поставил подписи, где нужно.

Я отвечаю, что убиваю время в социальных сетях, трачу остатки денег и сплю. Илья скептически кривит лицо и предлагает выпить. Я не могу понять – хочу ли я выпить, но соглашаюсь.

Выбивая из формочек, в стаканы, лёд, Илья задвигает мне мои же от меня советы, которые я когда-то, где-то, сто лет назад зачитывал на каких-то лекциях. Читай книги, чтобы писать книги. Смотри фильмы, чтобы снимать фильмы. Слушай музыку, чтобы сочинять музыку. Просто пиши, чтобы писалось. И прочий очевидный бред. Но таков ритуал приободрения впавшего во грех уныния.

– Слушай, предлагают стихи написать. О столице. Даже не стихи, гимн. Деньги хорошие, а учитывая репутацию, денег можно взять и больше…

Огромная башня Столицы нелепо кренясь, падает на голову застывшему среди бегущих людей Яносу. «Ты монумент великий…», – ободряюще шелестит мне за ухом первую строку воображаемый шёпот.

В помещении огромной башни, что падает на меня, я вижу, как мне, приторно-сластолюбиво улыбающемуся, пожимает руку довольный Президент и вручает позолоченную в рамке «ГРАМОТУ», а Илье позади нас, выдают напечатанный на крафтовой бумаге банковский чек.

– …и силы всей страны оплот, – бормочу я, ощущая явственно привкус бумаги и запах кислотной мерзости.

– Что? – спрашивает Илья.

– Ничего. Плохая затея. Не хочу такое делать, – заявляю я.

– Ну и ладно. Но ты подумай.

Я принимаюсь обсуждать новые идеи. У меня плохо выходит изложить копошащиеся в мозгах задумки в строгом историеподобном исполнении. Я путаю, забегаю вперёд, недосказываю важные части. Попутно меня поражает, как у меня вообще выходит что-то писать, если я не могу ничего толком объяснить даже своему агенту. Илья интуитивно понимает мои задумки, он понимает, что я имею в виду, но всё же он пытается сменить направление разговора. Чуть опьянев, он хватается за надёжную, в плане позитивно укрепляющих тенденций, нить: наши общественные достижения. Их легко и приятно обсасывать.

Я поддакиваю, хоть скептицизм во мне бурлит.

Первая книга: проданы права на печать и экранизацию сериала за рубежом. Вторая: проданы права пока только печать, но ведутся переговоры по экранизации в полнометражный фильм. Продюсерский центр, какие-то участия в каких-то прайм-тайм шоу, лекции и интервью прошли парадом успеха пару лет назад, постепенно сходя на безвестность.

Всё это звучно со стороны. Всем этим можно хвастаться им, остальным.

Но в этом нет ничего особенного. Это не произвело фурор в общекультурном значении всего человечества. Возможно, вы не поймёте, но опьяневший Илья это понимает. И поэтому он прекращает блевотную ерепенистую канонаду и говорит чисто, абсолютно адекватно, выпуская в потолок желтоватый сигаретный дым:

– Ты понимаешь, ты в этой стране первый такой.

Я мысленно обещаю ему, что наша третья книга станет Большим и Знаковым явлением. Что о нас не забудут через короткое время. Что мы сделаем так, как хотим и при этом умудримся продать себя как можно дороже. Пьянея уже сам, я обещаю всё больше и больше.

Но вдруг понимаю – что всё это не имеет значения.

5. Шот

В делах, касающихся выпивки, мне запоминается ярко и однообразно – стеклянное осушаемое дно.

От малых рюмок, до больших пивных кружек.

Глоток – стеклянное дно на память в подарок.

И снова.

Разговоры людей вокруг смутны и не имеют значения. Они источники глухого смеха, источники каких-то будущих полунадуманных историй, они как точки опор социального значения.

Искренние источники жизни.

Шот за шотом.