История, в которой что-то происходит

Какой-нибудь доктор-маньяк-убийца-с-дебильным-детством-и-отклонениями? Какая-нибудь безумно больная история, что заставит сопереживать сложным героям? Дерьмо, наркотики, искалеченные организмы и души, нелепые поступки, нестандартная ориентация, инвалидности, унижения, война, пытки (детализированные, конечно), боль и сопутствующие результаты?

Толерантность с кулаками и добро без мозгов.

А?

Так незрело.

Так банально, чтобы этого не заметили.

Так банально.

Так всё банально, Господи…

Моя работа – это ходить из комнаты в комнату, злобно захлёбываться приступом паники, бить стены в желчной ненависти к нерешительной тупости и самобичеванию.

Я смотрю на деревянную доску, которую недавно повесил на стене. На ней ровные таблицы с полями «2000 символов». Ровные таблицы со списками посещения спортзала. Расписания правильного питания. На ней – какое-то недосягаемое, противное всему внутреннему жеманство. Попытка как-то устаканить происходящее внутри черепа.

За окном мокрая текстура снежного вечера. Одиозный вечер. Одинокий вечер.

Рабочий вечер.

Я бегу прочь из квартиры.

Хлопьями снега поглощаются звуки городской суеты. Фасады домов выполнены из фанеры. Массовка из обычных неприметных людей спешно расступается. Я бегу в лёгкой куртке далеко вглубь парка. Я бегу в темноту, всё ускоряясь.

Я чувствую незримое, витающее рядом – протяни руку – ухватишься, утащишь клубок какой-то мысли, какой-то идеи. Пытаюсь разглядеть знаки, осознать, сколько сюжетных линий должно быть на поприще Той Самой Истории, сколько Персонажей, их отправные точки и их финишную прямую: расставь вешки – и всё пойдёт как по маслу – они побегут по нужному маршруту, задыхаясь от новых впечатлений.

Но увидев, разглядев эти вешки, эти опорные пункты – я понимаю, как их много. Их так много и между ними можно составить столько витиеватых маршрутов, что вся сущность внутри сжимается, разрываясь в стороны, как от взрыва, под мнемонический дикий крик бессильного ужаса.

Коллапс ЦНС.

Я поднимаю глаза вверх – огромные Читатели медленно бредут вперёд, возвышаясь над заснеженными елями. Большие, размером с двадцатиэтажные дома, сплошь чёрные фигуры искажённых, но гуманоидов.

Медленно вверх. Медленно вниз.

Ты тот, кто сидит у костра и что-то рассказывает в передатчик, который усиливает твой голос, пока эти Читатели бредут за твоей спиной позёвывая.

Они раздавят тебя, когда найдут.

Когда увидят, кто ты есть.

Обыкновенный сплетник и выдумщик.

Если ты их не опередишь. Если снова не вырастешь. Потом, снова уменьшишься, но на какое-то время отсрочка будет получена.

Читатели идут на фоне ночного неба и монохромной действительности вокруг. Они всё-таки раздавят тебя. Им неинтересны твои судорожные желания убежать от себя, поймать что-то, что ты там придумываешь себе. Тяжёлый звук на низких частотах так же медленен, как их путь вперёд. Звук этот – растянутый во времени голос, что раздаётся из рупора железнодорожной станции.

Читатели переговариваются.

Спустя три года с нашей первой встречи, перед её отъездом в другую страну мы практически не общаемся. Этот отъезд воспринимается как побег в нечто светлое, прекрасное новыми надеждами и перспективами.

Я же – жалкий, мелочный, остаюсь на этой перевалочной станции. Я пишу ей гадости, где-то глубоко недоверчиво радуясь за неё, опустошённый от самого себя и бессмысленных ожиданий.

Она улыбается на фотографиях.

Она на них совсем чужая.

Она напишет, что рассталась со своим прошлым парнем, она будет писать, что счастлива с новым парнем, она будет писать про учёбу, полную радужного жизнь, горизонты, возможности, друзей.

А я через пару лет отстранённо забуду об этой интриге, окунувшись с головой в деятельную жизнь.

Холодный воздух внутри лёгких. Два коротких выдоха, один глубокий вдох. Глухой удар стопы о землю. Множество белых лап ветвей в парке проносятся мимо. Боль в мышцах изнуряюще суживает сознание.

Мне хочется загнать этого ублюдка до смерти.

Беги, мразь.

БЕГИ.