Что же до стрелявших — Жнеца (Джейсона Армстронга) и Рахима Мухаммеда (телохранителя Безупречного), — то их арестовали, но полиции нужны были не они. Полицейские мечтали добраться до Быка, но на этот раз им не удалось повесить на него это дело. Его отпустили домой, предупредив однако, чтобы он отложил на время любые поездки.
Ганнибал сидел на кровати и слушал слова Лектера с тем же безразличным выражением, с каким общался с полицейскими. Потом он услышал приближающиеся шаги. Он повернулся и увидел стоявшего в дверях Миху. Парень что-то говорил, но Ганнибал не мог разобрать слов: у него заложило уши. Он прижал пальцы к ушам — и все прошло. Тогда он ясно услышал следующее:
— Ты убил Терренса, мерзавец, — заявил Миха.
— Ниггер, проваливай на хрен с этой пургой. Я любил его больше, чем ты.
Ты его едва знал, — огрызнулся Ганнибал, не отрывая взгляда от экрана.
— И поэтому оставил его умирать в одиночестве.
— Эй, ниггер. Давай кое-что проясним. Я был там и смотрел, как он умирает. А где был ты? Со своей сучкой? И это твоя любовь к нему?
— Я ведь предупреждал тебя, помнишь? Но ты не слушал. Ты виноват в том, что все так закончилось.
— Закончилось? Ни черта подобного. Ничего еще не закончилось.
— И что ты собираешься делать? Убьешь Безупречного?
Ганнибал не ответил.
— Вперед. Только я на этот счет спокоен. Ты не так глуп. Ты знаешь, что в тюрьме трудно будет сколотить состояние. И потом, ты же ненавидишь тюрьму: боишься закончить, как Мук.
Ганнибал обернулся и посмотрел Михе прямо в глаза:
— Знаешь что, чувак? Я наконец кое-что понял. Помнишь, что мои родители болтали про мое рождение и пленку на лице — всю эту фигню? Сначала я не обратил на нее внимания, но постепенно их слова приобретали вес. И теперь я согласен с ними. Я рожден быть великим и достигну еще большего величия, чем сейчас. И мне наплевать на добро и зло. Я это я, ниггер. Я Бык, великий Ганнибал. Знаешь, я прочитал про этого перца. Барка[16]
владел провинциями Италии и надирал задницу римлянам целых семь лет. И завоевал бы Рим, если бы его ближайшие соратники не перепугались и не отказались прислать ему подкрепление. Все как сегодня: ниггеры остаются ниггерами, они не видят картину целиком. В конце концов они продали его Риму, и он вынужден был бежать из Карфагена, а потом принял яд, чтобы не попасть в плен. А что случилось после того, как карфагеняне продали его Риму? Римляне стерли Карфаген с лица земли, а потом забросали все вокруг солью, чтобы почва стала мертвой и на ней больше ничего не росло. Так ниггеры заплатили за свою недальновидность. И когда я прочел все это, меня наконец осенило. Я понял твое предназначение. Этот фильм был снят, чтобы я выбрал себе имя. А ты появился, чтобы рассказать мне, кто я такой. И когда родители открыли мне правду о моем рождении, все наконец встало на свои места. Я Ганнибал, передо мной новый Рим, а хип-хоп мой боевой слон — и я завоюю мир. «Свержение короля» — твое название, помнишь? Ты дал его мне. Но потом отвернулся от меня, как те узколобые ниггеры от своего полководца. Я думал, ты мыслишь шире, но, видимо, ошибался. Однако я учусь на собственных ошибках. Теперь я буду вовремя избавляться от тех, кто может испортить все дело. Так что убирайся прочь из моего дома.Этими словами он вычеркнул Миху из своей жизни. Еще мгновение Миха стоял неподвижно, прислушиваясь к жжению в груди. Потом повернулся, чтобы уйти, но напоследок задал Ганнибалу еще один вопрос:
— Скажи, Бык, а что ты будешь делать, после того как завоюешь мир? Твоя картина станет, наконец, цельной?
— Нет. Потом я завоюю небеса, — заявил Ганнибал с холодной убежденностью. — Нам нужны перемены: этот засранец слишком долго нами командовал.
И снова Миха промолчал. Он не знал, что ответить. Да и нечего тут было сказать. И он просто оставил Ганнибала наедине с его великой картиной и вышел, продолжая чувствовать жжение в груди.
45
Безупречный продолжал стоять на балконе, наблюдая, как Триш запихивает чемоданы в багажник машины. Ему казалось, что все события прокручиваются перед ним, словно в замедленном воспроизведении, так что можно тщательно рассмотреть и запомнить каждую деталь. И все это время ему хотелось крикнуть ей: «Остановись, Триш! Не уезжай». И он мысленно выкрикивал эти слова снова и снова, но кончик языка словно прирастал к зубам, когда он пытался произнести их вслух. И он продолжал стоять на холоде, молча наблюдая, как она исчезает из его жизни вместе с ревом мотора.