Господин Рагон был маленький старичок, ростом не больше пяти футов, с лицом щелкунчика, на котором резко выделялись живые глаза, острые скулы, нос, подбородок; зубы он уже потерял, и потому половину его речей нельзя было понять; галантный и жеманный, он изливал потоки слов и не переставал любезно улыбаться, как некогда улыбался красавицам, которых случай приводил в его лавку. Напудренные, тщательно зачесанные волосы вырисовывали у него на черепе снежный полумесяц с вихрами у висков, а сзади заплетены были в перехваченную лентой косичку. Он носил василькового цвета фрак, белый жилет, шелковые панталоны и шелковые чулки, башмаки с золотыми пряжками и черные шелковые перчатки. Самой оригинальной его привычкой была привычка ходить по улицам с непокрытой головой, держа шляпу в руке. Он напоминал не то пристава палаты пэров, не то придверника кабинета короля, — словом, одного из тех людей, которые стоят так близко к власть имущим, что принимают на себя отблеск их сияния, сами пребывая в ничтожестве.
— Ну, Бирото, — сказал он внушительным тоном, — надеюсь, ты, милый мой, не раскаиваешься, что когда-то послушал нас? Разве мы когда-либо сомневались в благодарности наших возлюбленных монархов?
— Вы должны быть счастливы, голубушка, — сказала г-жа Рагон г-же Бирото.
— О да, — ответила прекрасная парфюмерша, которую всегда восхищали старинный зонтик г-жи Рагон, ее чепчики бабочкой, узкие рукава и широкая косынка.
— Цезарина прелестна. Подойди ко мне, милое дитя, — пронзительным голосом произнесла г-жа Рагон, покровительственно глядя на молодую девушку.
— Ну что, займемся до обеда делами? — спросил дядя Пильеро.
— Мы ожидаем господина Клапарона, — ответил Роген, — он одевался, когда я уходил от него.
— Господин Роген, — сказал Цезарь, — вы его, конечно, предупредили, что сегодня нам придется обедать в этой жалкой квартире?
— Шестнадцать лет тому назад он находил ее превосходной, — прошептала Констанс.
— ...среди мусора, в окружении рабочих.
— Вы сами увидите, какой это простой и славный малый, — заметил Роген.
— Я поставил Раге сторожить в лавке, — через парадную дверь пройти уже нельзя, вы сами видели, она разрушена, — сказал Цезарь нотариусу.
— Отчего вы не привели с собой племянника? — спросил Пильеро г-жу Рагон.
— Он не придет? — спросила Цезарина.
— Нет, душенька, — ответила г-жа Рагон. — Ансельм, бедняжка, работает, точно каторжный. Меня пугает эта улица Сенк-Диаман, такая мрачная, без солнца, без воздуха; вода в канавах там всегда синяя, зеленая или черная. Загубит там Ансельм свое здоровье. Но когда молодые люди вобьют себе что-нибудь в голову!.. — сказала она Цезарине, жестом показывая, что в данном случае «голова» означает «сердце».
— Так он уже заключил контракт? — спросил Цезарь.
— Еще вчера, и даже скрепил его у нотариуса, — вставил Рагон. — Контракт удалось заключить на восемнадцать лет, но плату требуют вперед за полгода.
— Скажите, господин Рагон, довольны вы мною? — спросил парфюмер. — Я передал Ансельму секрет одного открытия... Словом...
— Мы хорошо знаем тебя, Цезарь, — ответил старичок Рагон, с теплым чувством пожимая руку Бирото.
Роген с беспокойством ожидал прихода Клапарона, манеры и речь которого могли испугать добропорядочных буржуа; он счел за лучшее подготовить умы.
— Вы сейчас познакомитесь с большим чудаком, — сказал он Рагону, Пильеро и дамам, — человеком с очень дурными манерами, но с замечательными способностями, — он выбился из низов лишь благодаря своему уму. Вращаясь в кругу банкиров, он, несомненно, научится приличному обращению. Вы можете встретить его на бульваре или в кафе пьяного, растрепанного, играющего на биллиарде; по виду он отчаянный кутила. И что же? слоняясь по городу, он изучает, обдумывает в это время, как оживить промышленность, оплодотворить ее новыми изобретениями.
— Я это прекрасно понимаю! — воскликнул Бирото. — Самые блестящие мысли приходили мне в голову, когда я бродил по улицам. Ведь так, моя кошечка?
— Время, потерянное днем на поиски и комбинации, Клапарон наверстывает ночью, — продолжал Рагон. — Все талантливые люди ведут странную, просто непостижимую жизнь. И несмотря на такую безалаберность, Клапарон добивается своего, я сам тому свидетель; это он взял измором владельцев наших участков, — они сначала противились, кое в чем сомневались, он их обвел вокруг пальца, изо дня в день выматывал из них душу, и вот — мы заполучили участки.
Характерное «брум, брум», сиплое покашливание, свойственное любителям пропустить стаканчик водки или крепкого ликера, возвестило о появлении самого нелепого персонажа этой истории, оказавшегося впоследствии вершителем судьбы Цезаря Бирото. Парфюмер бросился к узкой, темной лестнице, чтобы велеть Раге закрыть лавку, и поспешил извиниться перед Клапароном, что принимает его в своей прежней столовой, на антресолях.
— Да что там! Мы здесь великолепно полопа... Я хочу сказать, покончим наше дельце.