История Венецианской республики

В этот период венецианской истории стало слишком очевидно, что город вступил в пору своего заката — заката необратимого. Период роста владений миновал; наступило время их сокращения. Характер торговли быстро менялся, и даже если неблагоприятные экономические последствия еще не оказали настолько отрицательного воздействия, как опасались пессимисты, не было и серьезных оснований для оптимизма. Турки у ворот, их напор не ослабевает, их ненасытность очевидна; а христианский запад показал свою неспособность оказать им хоть какое-то согласованное сопротивление.

Тем временем правительство было на грани банкротства. Постоянно обсуждались способы получения денег, однако постоянно так или иначе для принятия необходимых решительных мер недоставало смелости. В 1537 году сумма неоплаченных долгов отдельных граждан казначейству была такой, что было предложено выбрать двадцать пять наиболее злостных неплательщиков и без дальнейших хлопот конфисковать все их имущество; но никаких действий не было предпринято, и Венеция вступила в новую разорительную войну, так и не собрав долгов. Два года спустя, когда финансовое положение в республике стало еще более тяжелым, чем когда-либо, мы наблюдаем, как сенат обсуждает не менее пяти разных чрезвычайных мер для пополнения казны: принудительные ссуды, подушный налог, десятина со всех доходов, налог на богатство и налог на землю. Все эти меры были тщательно обдуманы; но ни одна ни была осуществлена полностью. Из этого неизбежно следует, что правительство стало ленивым и неэффективным, не имеющим смелости предлагать какой-либо закон, который мог бы оказаться непопулярным. Еще хуже, оно стало проявлять признаки коррумпированности; через два года после заключения мира в 1540 году была обнаружена истинная причина несговорчивости Сулеймана относительно Навплии и Мальвазии. Братья Николо и Костантино Кавацца, двое высокопоставленных и пользующихся доверием государственных секретарей, один в сенате, а другой в Совете десяти, как выяснилось, находились на жаловании у короля Франции и передали ему секретные инструкции Контарини и его преемника — инструкции, включающие полномочия отказаться от всех претензий на эти два порта, если это будет абсолютно необходимо для того, чтобы добиться соглашения; и христианнейший король, не теряя времени, передал эту информацию своему новому союзнику, султану.

Всеобщий упадок нравов, похоже, охватил все население. Прежнее чувство гражданской ответственности исчезло. Венецианцы становились изнеженными. Богатство привело к роскоши, роскошь — к праздности, праздность — к вялости, даже когда враги угрожали государству. Это не мнение современных историков; это осознавали и признавали многие из венецианцев того времени.

Раньше, — писал Кристофоро да Канале в 1539 году, — республика без посторонней помощи могла собрать многих и сформировать мощный флот, а сейчас она на это не способна; хотя наши сограждане едины и законопослушны, их теперешняя склонность к комфорту и процветанию такова, что ничто меньшее, чем жизненная необходимость, не заставит их подняться на галеру.

Процветание и изнеженность венецианцев, нерешительность и несостоятельность государства — таков был парадокс Венеции XVI столетия. Республика была не в согласии сама с собой. Даже во время голодных 1527 и 1528 годов, когда два лета подряд погиб урожай — в первое из-за непрекращающихся дождей и во второе из-за длительной засухи, — когда после серьезной вспышки чумы последовала еще более тяжелая эпидемия сыпного тифа и когда проблемы города еще больше усугубились наплывом беженцев, которые спасались от имперской армии во время ее смертоносного продвижения по полуострову в направлении Рима, даже тогда карнавал праздновался с неубывающим весельем, балы, маскарады и свадебные торжества были еще более роскошными, чем когда-либо. Были ли признак отчаяния в этих сумасшедших расходах и примесь истерии в этой бешеной погоне за удовольствием? Или же, иначе, во всем этом была холодная и фатальная логика, нашептывающая, что республика обречена и ее граждане хотя бы могут провести в удовольствиях то недолгое время, что им осталось?