История Венецианской республики

Или, точнее, целых две бури, но настолько похожих и грянувших с таким небольшим интервалом, что их можно практически считать за одну. Эти разногласия касались двух мнимых священников, Скипио Сарачени (который, как впоследствии выяснилось, никогда не получал духовного сана) и Маркантонио Брандолина, которые в августе и сентябре соответственно предстали перед Советом десяти. Первый — за настойчивые посягательства на честь своей племянницы, после отказа он публично оклеветал и оскорбил девушку и вымазал ее парадную дверь грязью. Второй — по словам его знатного дяди, который выдвинул обвинения, — за «убийства, мошенничества, изнасилования и жестокость к своим подчиненным». В каждом случае Совет десяти приказал немедленно провести расследование и, когда оба обвиняемых оказались действительно виновны, взял на себя ответственность судить и наказать обоих преступников. Тотчас же папа забыл о своем возведении в венецианский дворянский чин и снова перешел в словесное наступление. Эти двое обвиняемых, поскольку принадлежат к духовенству, находятся вне юрисдикции республики, которая не имеет права держать их в тюрьме. Они немедленно должны быть переданы церковным властям, которые затем предпримут любые действия, какие сочтут нужными.

До конца осени 1605 года продолжался спор, атмосфера все более накалялась и к концу года крайне обострилась. Затем, в середине декабря, при отношениях, быстро достигших критического состояния, Венеция назначила своим представителем в Риме некоего Леонардо Дона, опытного дипломата, который представлял свою страну в Испании и в Константинополе и был ветераном многих дипломатических битв при папском дворе. Было уже слишком поздно. Дона был еще на пути через Апеннины, когда папа приказал отправить в Венецию два послания. Одно касалось вопроса церковной собственности, другое — дел Сарачени и Брандолина. Если Венеция тотчас же не отменит свои решения и не отдаст двух узников, то будет отлучена от церкви.

Послание было вручено рождественским утром, и поэтому его вскрыли не сразу. Оно все еще было не прочитано, когда тем же вечером умер старый дож;[276] и его не прочли до тех пор, пока не избрали его преемника. Этим преемником стал не кто иной, как сам Леонардо Дона. Его поспешно отозвали обратно из Рима, и именно он наконец распечатал папский ультиматум. Это грозное сообщение находилось в Венеции уже больше 15 дней, и отношение папского нунция к республике не оставляло никаких сомнений в его содержании. Поэтому нового дожа удивил только тот факт, что неаккуратный секретарь в папской курии не послал второе из двух бреве, нечаянно положив на его место копию первого. Наступил неизбежный кризис. Поскольку о капитуляции не шло и речи, республика должна была приготовиться к противостоянию. Но каким оружием сражаться? Время дипломатии прошло; теперь битву нужно было перенести во вражеский лагерь. Павел V, как было хорошо известно, считал себя юристом; и теперь Венеции, чтобы представить, аргументировать и защитить свою правоту перед остальным миром, требовался знаток канонического права, который также был бы богословом, диалектиком, политиком и философом, человеком, глубоко сведущим в церковной истории, и оратором, который мог бы приводить доводы с доходчивостью и безжалостной логикой, поворачивая все аргументы папы против него самого. Сенат не колебался. Он пригласил Паоло Сарпи.

К сожалению, причем как для автора, так и для его читателей, в этом рассказе почти не будет речи о жизни великих личностей. За исключением дожей — и даже они выглядят расплывчато, потому что при достижении верховной власти у них остается немного возможностей выразить себя, — в этой истории немногие предстают людьми из плоти и крови, достойными нашего почитания, ненависти или даже презрения и которым тем не менее было дозволено влиять на развитие событий. Паоло Сарпи как раз был таким человеком; но, как бы ни были мы признательны ему за привнесение толики человеческого тепла на эти страницы, наш долг перед ним — ничто по сравнению с тем, чем ему была обязана Венеция, которую он провел через последний и самый тяжелый религиозный кризис в ее истории.