История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы

И хотя между финансовыми кризисами и маргинальностью не существует прямой связи, в стране в середине 1980-х гг. стали накапливаться проявления социального неблагополучия. Венгрия заняла первое место в мире по числу самоубийств на душу населения и второе место — по потреблению алкоголя. Система не располагала к проявлениям открытой социальной вражды или напряженности, однако они пронизывали повседневную жизнь венгерского общества. Извечное противостояние неевреев евреям сохранялось и в эту эпоху, но при всем при том оно все же ограничивалось интеллигентскими кругами столицы, тогда как презрительное отношение к членам партии, которых обычно считали карьеристами, проявлялось повсеместно среди беспартийных граждан. Широкое распространение получили также антицыганские настроения. В этот период цыганская диаспора переживала демографический взрыв, что еще сильнее подчеркивало их нежелание или неспособность полностью интегрироваться в нормальное венгерское общество. При этом их было слишком много в тех социальных группах, которые вызывали у граждан чувства опасности, презрения или зависти: среди попрошаек, преступников и новых бизнесменов. Во второй половине 1980‑х гг. многие из тех двух третей населения, что подрабатывали на дополнительных работах, вскоре начали ощущать, что овчинка не стоит выделки, что получаемые ими блага даются им ценой слишком больших усилий и жертв. Тот факт, что самоэксплуатация, несмотря на ее усиление, едва ли достаточна для поддержания уже достигнутого уровня жизни, не говоря уже о его подъеме, постепенно подрывал доверие граждан к режиму Кадара: требуя от них самоограничения, им обещали большее. Они уже не испытывали чувства удовлетворенности своей жизнью, а напротив, сильно раздражались, когда им напоминали, что они еще относительно хорошо живут, если сравнить их уровень жизни с существованием людей в других странах Восточного блока, где режимы более репрессивны, а население прозябает в нищете, где нечего читать, слушать или смотреть и откуда никуда нельзя выехать. В 1960-х гг. в миниатюре одного из советских артистов эстрады,[41] очень популярного в Венгрии, содержалась фраза, которая стала здесь крылатой: «Нет, кое-что, конечно, есть, но не то…» Этакий кисло-сладкий образчик самоиронии, четко выражавший легкое чувство malaise,[42] которое всякий гражданин эпохи Кадара испытывал при мысли о том, что он, в конце концов, должен быть счастлив, получив это «кое-что». Ко второй половине 1980-х гг. сладость обещаний растаяла, а во рту остались лишь кислота и горечь, и люди, не вполне осознавая, что же это такое, захотели иметь «то, что надо».

Недовольство широкой общественности стало явно ощущаться в атмосфере 1980-х гг., но оно не приводило к взрывному эффекту в Венгрии. Действительно, обстановка несколько накалилась благодаря показному оптимизму официальных заявлений во время партийных конференций или же на XIII съезде ВРСП в марте 1985 г., а два года спустя по причине чистосердечных признаний того, что реформы не принесли никаких улучшений. И все же это не вылилось в активное сопротивление или в массовое неповиновение властям, как это фактически произошло во всех остальных странах Восточной Европы в 1989–90 гг. (а в Польше несколько ранее). Недовольство вряд ли привело бы к переменам в 1989 г., и картина падения Кадара за год до этого была бы совершенно иной, не совпади экономический кризис в стране по времени с целым рядом привходящих обстоятельств. Прежде всего, очень сильно изменилась вся международная ситуация, и это вкупе с финансовым кризисом вызвало в стране развитие как морального, так и собственно политического кризиса, привело к борьбе за власть внутри партийной элиты. В противном случае небольшие и относительно изолированные группы внутрипартийной оппозиции никогда не смогли бы обрести статус альтернативной политической силы, желающей и способной заместить своего предшественника путем «переговорной революции».