Некто Ипуер пришел к фараону, чтобы сообщить ему о масштабах бедствия. "Вот, смотри, дело дошло до того, что горстка людей лишила страну царской власти!.. Смотри, дошло до того, что люди восстали против царского урея[222]
… который примирил Две Страны… Царская резиденция может быть разрушена в течение часа!". Провинции и храмы из-за гражданской войны больше не платят налогов. Гробницы в пирамидах варварски разграблены. "Бедняки вытащили царя. Смотри, тот, которого похоронили как (божественного) сокола (теперь лежит) на (простых) носилках; то, что скрывали пирамиды, теперь опустело". Однако, получив возможность говорить, «пророк» Ипуер становится дерзким и обвиняет фараона во всеобщей анархии. Ибо царь должен быть пастырем народа, а его (фараона) правление возводит на престол смерть. "С тобой власть и правосудие, (но) ты приносишь в страну смятение вместе с голосом раздора. Смотри, один набрасывается на другого. Люди подчиняются твоим командам. Это означает, что твои деяния породили такое, и ты говорил ложь".[223]Один из царей этого периода составил трактат для своего сына Мерикара. Он смиренно признавался в своих грехах: "Египет сражается даже в некрополе… Я делал то же самое!". Бедствия страны "случились из-за моих поступков, и я узнал (о зле, которое содеял), лишь после содеянного!". Он рекомендует своему сыну: "Оcуществляй справедливость
Одно проявление вандализма особенно ужасало египтян: люди разрушали могилы предков, выбрасывали их тела, а камни забирали для собственных могил. По словам Ипуера, "многих умерших хоронили в реке. Водный поток стал могилой". И царь наказывает своему сыну Мерикара: "Не разрушай могилы другого… Не сооружай себе могилу из руин!". "Песнь Арфиста" описывает разорение и разрушение могил, но под совершенно другим углом зрения. "Боги, которые жили раньше (т. е. цари), покоились в своих пирамидах и блаженные покойники (т. е. знать), тоже похороненные в царских пирамидах — у них больше нет жилищ. Смотри, что с ними сделали!.. Их стены разрушены, и их домов больше нет — как будто никогда и не было!" Однако для автора поэмы все эти беззакония лишь еще раз подтверждают непроницаемую тайну смерти. "Нет никого, кто бы вернулся оттуда, кто бы мог рассказать о них, кто бы мог рассказать об их нуждах, кто бы мог успокоить наши сердца, прежде чем мы также отправимся туда, куда они ушли". И Арфист заключает: "Дай волю своим желаниям, пока жив… Не унывай сердцем!"[225]
Крушение всех традиционных институтов находило выражение одновременно и в агностицизме и пессимизме, и в экзальтированной радости, которая не могла скрыть глубокого отчаяния. «Синкопа» божественности царской власти неизбежно вела к религиозному обесцениванию смерти. Если фараон больше не выступал как воплощенный бог, то все снова становилось сомнительным и прежде всего — смысл жизни, а значит, и реальность посмертного существования. "Песнь Арфиста" говорит о таких же кризисах отчаяния, которые испытали Израиль, Греция, Древняя Индия в результате крушения традиционных ценностей.
Наиболее трогательный текст — это, несомненно, "Совет отчаявшегося…" — диалог между человеком, охваченным отчаянием, и его душой
§ 31. Теология и политика "соляризации"