История Византии

Для Константина Первый Вселенский собор христианской церкви завершился полным триумфом. Все основные решения собора были сформулированы в желательном для императора виде; при этом одобрение их епископами оказалось почти единогласным. Константину удалось осуществить союз Восточной и Западной церквей и обеспечить в нем собственное моральное верховенство. В общем, он имел веские причины поздравить самого себя. Когда наконец настало время епископам разъезжаться, то каждый увез с собой подарок, врученный ему императором лично. По словам Евсевия, на них это произвело глубокое впечатление – чего Константин и добивался.

В начале января 326 г. император отправился в Рим. Римляне были глубоко оскорблены его решением провести vicennalia[4] в Никее, поэтому он вознамерился повторить празднование в Риме, дабы смягчить недовольство столичных жителей. В путешествии Константина сопровождали несколько членов его семьи: мать Елена, жена-императрица Фауста, сводная сестра Констанция, ее пасынок Лициниан и сын-первенец – цезарь Крисп. Однако поездка не оказалась слишком радостной, поскольку отношения между ними были, мягко говоря, натянутыми.

Елена, к примеру, никогда не забывала, что Фауста была дочерью императора Максимиана, приемного отца той Феодоры, что увела сорок лет назад ее мужа Констанция Хлора. Фауста, со своей стороны, негодовала по поводу того, что в последние годы Константин возвысил свою мать до ранга самой Фаусты, то есть до положения августы. Констанция безутешно вспоминала своего мужа Лициния, умершего менее чем за два года до описываемых событий; пасынок ее понимал, что его собственные надежды на власть истаяли, в то время как Крисп пользовался почестями, которые в равной степени должны были причитаться и Лициниану. Что касается Криспа, то уже в течение определенного времени он сознавал, что в его отце растет чувство ревности к нему, вызванное ростом симпатии к Криспу в армии и среди гражданского населения при одновременном падении популярности самого императора.

Однако все эти нюансы семейных отношений вряд ли повлияли на события, которые развернулись, когда члены императорской фамилии в феврале достигли Сердики. Неожиданно были арестованы Крисп и Лициниан, несколько дней спустя их предали смерти. Через короткое время за ними последовала императрица Фауста, которая погибла в купальне – была ли она обварена паром, заколота или удушена, мы никогда не узнаем.

Что же подвигло Константина на расправу со своими ближайшими родственниками, а в последующее время и со многими друзьями? Есть серьезная вероятность того, что Крисп и Лициниан замышляли заговор, намереваясь свергнуть императора. Заговор был своевременно раскрыт, и Константин действовал с обычной для себя решительностью. Вскоре были разоблачены и другие приближенные Константина, замешанные в этом деле и разделившие судьбу заговорщиков. Но отчего, однако, император разделался со своей женой? Не участвовала ли Фауста в интриге против своего мужа, ведь ее отец Максимиан погиб от рук Константина? Но Максимиан умер за шестнадцать лет до описываемых событий, а Фауста за это время родила от Константина пятерых детей. Ясно, что августа провинилась перед мужем в чем-то ином.

Вот что пишет историк Зосим, который, как считают, жил в следующем веке: «Криспа подозревали в том, что он имел прелюбодейные отношения со своей мачехой Фаустой, и поэтому был казнен». Если данная версия и близка к истине, то она все равно вызывает вопросы. Допустим, Крисп и Фауста действительно состояли в интимной связи, но тогда почему они не были казнены одновременно? Возможно, Крисп делал предложения Фаусте, которая гневно отвергла его домогательства и сообщила об этом отцу; но если так, то почему она вообще была казнена? Весьма вероятен следующий вариант развития событий: у Криспа не имелось никаких планов в отношении Фаусты, и он был несправедливо обвинен ею – возможно, как предполагает Гиббон, потому, что именно Крисп ее отверг, а Константин, обнаружив лживость обвинений супруги лишь после смерти своего сына, распорядился, чтобы ее постигла подобная же участь.

Новости о стратегических событиях в императорской семье достигли Рима еще до того, как туда прибыл Константин, и отнюдь не уменьшили чувство раздражения, которое его фигура давно уже внушала столичным жителям, особенно в среде простых людей. Как римляне они испытывали все большее беспокойство в связи с сообщениями о возведенном императором блистательном городе на Босфоре; как республиканцы – или по крайней мере как наследники республиканской традиции – они испытывали возмущение от того, что Константин вел себя не столько как римский император, сколько как восточный властелин; и как верные сторонники традиционной религии они порицали его уход от старых богов и принятие им презренной христианской веры, которая ассоциировалась у римлян с уличной чернью и отбросами общества. В столице его принимали со всеми должными церемониями, но не особенно стремились замаскировать свои истинные чувства, точно так же как он едва ли старался скрыть свои.