История Византии

Георгий Маниак вернулся на Апеннинский полуостров в апреле 1042 г. С того момента как он два года назад был вызван в Константинополь, ситуация в Италии все более ухудшалась. На Сицилии только Мессина оставалась в руках византийцев; на материке норманны в короткий срок захватили почти всю Южную Италию. Высадившись на берег, Маниак обнаружил, что практически вся Апулия к северу от линии Тарент — Бриндизи была охвачена мятежом. Он не стал терять время. Ужасы этого лета народ Италии запомнил надолго. Мужчин и женщин, монахов и монахинь, юношей и стариков — византийцы убивали всех без разбора: кого вешали, кому рубили голову, детей чаще всего хоронили заживо.

А потом, уже во второй раз за два года, Георгий Маниак стал жертвой дворцовой интриги. На этот раз против него выступил брат Склирены Роман. Его и Маниака анатолийские имения находились по соседству, и отношения между этими господами уже давно были отравлены территориальными спорами. Теперь, оказавшись членом ближнего круга императора, Роман добился отстранения Георгия от командования в Италии. А пока, пользуясь отсутствием полководца, он разграбил его дом, опустошил его поместье и заодно соблазнил его жену.

Ярость Георгия Маниака была совершенно ужасной. Когда военачальник, посланный сменить Маниака, прибыл в сентябре в Отранто, то Георгий схватил его, напихал в уши, рот и нос лошадиного навоза, а затем забил до смерти. Далее полководец повел самостоятельную игру; армия провозгласила Георгия императором, и он повел ее на Константинополь. Маниак встретил имперскую армию, посланную, чтобы преградить ему путь, и без труда разгромил ее, но в конце сражения был смертельно ранен. Так, если бы не одна метко пущенная стрела, Константинополь мог оказаться во власти самого грозного правителя в истории Византии.

За постепенное ослабление военной мощи империи львиная доля ответственности должна лежать на Константине Мономахе, но к самой большой трагедии, которая произошла за период его правления, он по большей части непричастен.

На протяжении нескольких веков Восточная и Западная Церкви отдалялись друг от друга. Причин тому было много, но одной из них являлось фундаментальное различие в подходе этих церквей к самому христианству. Византийцы, считавшие, что доктринальные вопросы мог разрешать только Вселенский собор, возмущались самонадеянностью папы — в их представлении являвшегося всего лишь primus inter pares[66] среди патриархов, — который формулировал религиозные догмы и претендовал на верховенствующую роль, причем не только духовную, но и светскую. А для юридически сориентированного, дисциплинированного сознания римлян невыносимой и даже порой шокирующей представлялась извечная греческая страсть к пустопорожним теологическим спорам. Со времен «Фотиева раскола», произошедшего два столетия назад, дружеские отношения были во внешнем плане восстановлены; правда, основные проблемы оставались нерешенными.

Ответственность за возобновление ссоры лежит большей частью на константинопольском патриархе Михаиле Кируларии. Посредственный богослов, поверхностно знакомый с христианской историей, Михаил Кируларий был бюрократом до мозга костей, но в то же время обладал способностями администратора, отличался железной волей и пользовался значительной популярностью в Константинополе. Полемику между церквями некоторым образом стимулировало опасное продвижение норманнов на юге Италии. В 1053 г. папа Лев IX лично повел против них армию, но у городка Чивитата потерпел поражение, попал в плен и был брошен в темницу; через несколько месяцев он вернулся в Рим, но вскоре умер.

Византийцы в не меньшей степени, чем папство, отдавали себе отчет в норманнской опасности и понимали, что единственная надежда на спасение Италии заключалась в укреплении союза Запада и Востока. Но Михаил Кируларий не доверял латинянам и с отвращением относился к идее папского верховенства. Кроме того, он полагал, что подобный альянс помешает возвращению спорных территорий из-под юрисдикции Рима под крылышко Константинополя. Еще до битвы при Чивитате Михаил Кируларий подготовил обращение ко всем епископам франков и самому преподобному папе, где сурово осуждались некоторые практики Римской церкви как греховные и имеющие иудаистский характер. Это послужило началом переписки между папой и патриархом, раз от разу становившейся все более желчной; окончилось тем, что Лев направил в Константинополь дипломатическую миссию.