История Византии

Но и христианский мир также изменился. Давно уже разделенный, теперь он поляризовался. На протяжении столетий до и после церковного раскола расхождения между Римом и Константинополем были в основном теологическими. После разграбления византийской столицы суть дела изменилась. По мнению греков, варвары, осквернявшие их алтари, грабившие их дома и насиловавшие их женщин, не могли уже считаться христианами в каком бы то ни было смысле. Последующие попытки принудить византийцев к союзу с Западом являлись совершенно безнадежными просто потому, что любой альтернативный вариант представлялся грекам более предпочтительным, нежели подчинение Риму. «Лучше султанский тюрбан, чем кардинальская шляпа», — обычно говорили они, и ничуть не кривили при этом душой.

24 Анжуйская угроза (1261–1282)

Василевс вернулся в свою столицу. Городские колокола возвестили об этом торжественном событии, и во всех церквях был отслужен благодарственный молебен. Однако Михаил Палеолог не принимал участия в этих празднествах. Когда он по возвращении увидел город, зрелище глубоко поразило его. Повсюду царила разруха: церкви находились в руинах, от дворцов остались одни остовы, целые кварталы являли собой груду почерневшей древесины. Значительная часть развалин и обломков пребывала в неизменном виде на протяжении более полувека, с того времени, когда город был разрушен крестоносцами. После коронации Михаил уединился в старом дворце — Влахернский, по его мнению, был осквернен пребыванием латинян, — чтобы хорошенько обдумать проблемы, стоявшие перед ним.

Наиболее важной из них являлась проблема государственной безопасности. Большая часть Греции все еще находилась под властью франков; Эпир и Фессалия, хотя и управлялись греками, были враждебно настроены по отношению к константинопольской власти — так же как Сербия и Болгария. Венеция и Генуя контролировали византийское морское пространство и значительную часть Восточного Средиземноморья. Папа Урбан IV, бывший латинский патриарх Иерусалима, отказывался смириться с крушением крестоносной империи, а Манфред, к тому времени вернувшийся на Сицилию, был готов использовать любой предлог для нового наступления на Константинополь. Союз нескольких этих врагов — а то и всех сразу — мог уничтожить только что восстановленную, еще не окрепшую империю.

Оценив со всех сторон ситуацию и посчитав, что на Западе можно рассчитывать только на поддержку генуэзцев, василевс решил в первую очередь восстановить сухопутные и приморские стены, а также огромную железную цепь, перегораживавшую ранее Золотой Рог. Далее Михаил приступил к строительству, но не забывал и о разрушенных монастырях и церквях, сознавая их жизненную важность для укрепления народного духа. Пробуждение религиозной жизни его подданных одновременно приводило к укреплению их чувства патриотизма и национальной гордости; в то же время все это обеспечивало поддержку политики Михаила со стороны церковных кругов. Венцом усилий василевса стало возведение перед церковью Св. Апостолов колонны, которую увенчивала статуя его покровителя, св. Михаила, а у подножия колонны стояла еще одна статуя, изображавшая самого правителя с макетом Константинополя в руках.

Что касается папы Урбана, то Михаил оказался прав в своих оценках. К Святому престолу были отправлены два посланца с извещением о восшествии Михаила на трон; с одного из них — согласно имеющимся источникам, которые, возможно, несколько преувеличивают, — заживо содрали кожу, второму же едва удалось спастись. Урбан, поощряемый Балдуином, настойчиво призывал к организации нового Крестового похода с целью отвоевания Константинополя для Запада. Венецианцы полностью поддержали его, но, к разочарованию Урбана, никто более не проявил особого энтузиазма. Во Франции король Людовик Святой рассудительно заявил, что целью Крестовых походов является борьба с неверными, а не с собратьями-христианами. Германия пребывала в состоянии смятения после произошедшей в 1250 г. смерти Фридриха II. Сын Фридриха, Манфред Сицилийский, мог бы откликнуться на призыв Урбана — союз с Римом, почти несомненно, позволил бы ему получить давно уже чаемое признание со стороны папы, — но Урбану такой альянс казался немыслимым. Он знал о непомерных амбициях короля Сицилии, и, даже если бы с его помощью удалось восстановить на константинопольском троне Балдуина, перспектива последующего возвращения долгов Манфреду представлялась папе слишком ужасной.