История Византийских императоров. От Юстина до Феодосия III

Святой Феодосий Великий, тонко чувствующий ситуацию и свои обязанности перед Богом, выступил решительным антиподом некоторым своим предшественникам. Поэтому в его царствование Православие обрело уверенную и твёрдую основу, а ереси были развеяны силой императорской власти.

Окружённая многочисленными врагами, раздираемая церковными расколами и местным сепаратизмом, Римская империя могла существовать исключительно в условиях единоличной, сильной и могущественной власти. Кроме вселенских патриархов (Римского, Константинопольского, Александрийского, Антиохийского, Иерусалимского), Кафолическая Церковь нуждалась в высшем своём представителе, который, с высоты царского престола являя образец нравственного сознания, гарантировал бы её единоверие и целостность. В глазах всего христианского мира император стал верховным покровителем, главой Церкви, охранителем и защитником вселенской, христианской истины. И в этом отношении правильно отмечают, что Византийская империя держалась лишь нравственной верой в силу своей самодержавной власти[46].

По общему убеждению, власть дана императору не только для охраны государства, но преимущественно для охраны и защиты Церкви. А обеспечение единства веры — врождённое чувство долга всех христианских императоров Рима. Признавая, что им вместе с Imperium вручена Богом и забота о Церкви, римские императоры со времён Грациана и св. Феодосия Великого провозглашают определённое христианское исповедание веры, как принципиально единственную и истинную религию, такую, которая должна стать всеобщей.

Церковь предоставляла императору исключительные, едва ли не абсолютные полномочия, вменяя ему в обязанность налагать на государство церковный закон[47].

На гневные возражения ересиарха Доната чиновникам императора Константа: «Какое дело епископам до императорского двора, какое дело императору до Церкви», св. Оптат Милевский ответил: «Не государство находится в Церкви, а Церковь в государстве, т.е. в Римской империи. Над императором нет никого, кроме Бога, Который его создал. Если поэтому Донат возвышает себя над императором, то он переступает границы, поставленные нам, людям. Если он не подчиняется тому, кто всего выше почитается людьми после Бога, то немного не хватает, чтобы он сам себя сделал богом и перестал быть человеком»[48].

Конечно, никаких законов, никакой правовой регламентации этих полномочий в том системном виде, в каком мы привыкли видеть римское и церковное право, здесь не обнаружить. Более того, в описываемое нами время это даже не стало ещё признанным каноническим обычаем, но приобрело характер устойчивой тенденции, рано или поздно должной стать твёрдым правилом управления Церковью. Практически всегда решали два фактора — благочестие и личность императора, а также состояние дел в Церкви. Если второй фактор оставался хотя бы относительно стабильным, императоры не стремились наглядно проявить свою власть на церковном поприще.

Так было при императорах Аркадии и св. Гонории. Но когда мягкий и излишне щепетильный в церковных делах св. Феодосий Младший попытался скопировать поведение отца в других условиях, это привело к жесточайшему кризису, с которым Церковь и государство справлялись несколько десятилетий. Не только Церковь раскололась на противоборствующие партии, но пришлось немало потрудиться, чтобы обеспечить рецепцию Третьего Вселенского Собора, прошедшего помимо воли царя и не признанного им. Более того, пришлось принять меры для восстановления репутации царской власти в лице самого св. Феодосия Младшего.

Твёрдые характеры св. Маркиана, св. Пульхерии, св. Льва Великого всё поставили на место, по крайней мере, насколько это было в их силах. И Четвёртый Вселенский Собор в Халкидоне стал самым проимператорским из всех ранее созывавшихся.

Такое положение дел накладывало многие обязанности и на самого императора. Конечно, царь обязан был быть православным — это требование также нигде не было закреплено правовым образом, но являлось безусловным и обязательным, само собой подразумевающимся. С другой стороны, нет ничего невероятного в том, что цари иногда заблуждались (Зенон) или даже (как Василиск) пытались использовать богословские споры для собственных карьерных целей. Как обладающая благодатью быть свободной от плена ада, Кафолическая Церковь никогда не ошибается и способна восстановить то, что могло быть потеряно даже при «нерадивых» или не вполне правоверных императорах.