История византийских императоров. От Юстина до Феодосия III

«Римляне! — сказал царь. — Последние великие муки забот стоят ныне предо мной. Одни из них заставляют меня оставить всё в надлежащем порядке, другие смущают меня ввиду перемены в моём существовании и побуждают дать ответ Творцу мира за всё совершенное в этой жизни. И сейчас повергает меня в страх прежняя моя беспечность и суесловие: ведь за тем, кто наделён обилием власти, естественно следуют и большие прегрешения. Но больше заботит меня, первенствуя над всеми, вопрос о государстве, не о том, на чьи плечи возложить поскорее эту тяжесть, но кто лучше всего может справиться с этой обязанностью, так как и мне она была вручена не для пышности и роскоши жизни моей и потакания телу. Вместе с высоким моим положением заботят меня и мои семейные обязанности. Государство, жена и дети равно предъявляют ко мне требования: государство желает иметь мудрого руководителя, жена — надлежащего и богобоязненного опекуна в её вдовстве, дочери — тех, кто, взяв их за руку, провёл бы через незрелую юность их и слабость женской природы.

Но под влиянием болезни не раз забывал я о естественных склонностях и избегал, как освободившийся раб, цепей законов природы. Не раз оставлял я без внимания детей и свою жену, уже собираясь умирать и тем освободиться от этих забот. И всё же неумолимые думы о державе овладели мной: ведь дело шло не только о том, чтобы сохранить доверенную мне власть, но и передать это наследие, как должно, в руки других. Ведь необходимо, чтобы последующие владыки были лучше своих предшественников, чтобы они могли внести исправление в то, что совершено неправильного теми, кто правил раньше их; иначе же, говоря немногословно, уничтожится вся государственная власть, так как слабо будет основание Империи.

Когда ум мой терзали эти сомнения, мудрая созидательница всего — прозорливость облегчила мои мучения и указала мне в качестве будущего императора, который после меня приступит к кормилу этой власти, Маврикия. Он будет наиболее полезен для Империи; во имя блага Ромейской державы он взял уже на себя многие труды, как бы некий вперёд уже возложенный задаток попечения о благе своих подданных. Отныне его вы увидите императором. И настолько я уверен в нём, давая ему столь важное поручение, что вместе с царским престолом я доверяю ему и свою дочь. Подкрепив перед вами таким залогом свои слова, я унесу это утешение в долгий путь моего нового переселения. Вы для меня самые надёжные свидетели этого прекрасного союза; с того времени как я стал вашим вождём, вы сами испытывали его в высшей степени разумное мне содействие.

Ты же, Маврикий, своё правление сделай прекраснейшей для меня эпитафией. Укрась мою могилу своими доблестями; не пристыди надежд тех, которые верят в тебя, не преуменьшай своих заслуг и не унижай благородства своей души. Держи в узде разума произвол своей власти, с помощью философии, как рулём, управляй кораблём своей Империи. Высокое и возвышенное дело — императорская власть; обладающему ею она даёт возможность сильно выдаваться и делаться гордым в мыслях своих. Бойся думать, что ты превосходишь всех умом, если судьбой и счастьем ты поставлен выше всех. Стремись заслужить не страх, а расположение у своих подданных, льстивым речам предпочитай упреки: они лучшие наставники жизни; императорская власть не любит наставлений и не хочет принимать руководства над собой. Пусть перед твоими глазами вечно находится справедливость, которая по поступкам нашим воздаст нам вечный дар. Будучи любителем мудрости, считай, что эта порфира — дешёвая тряпка, которой ты обвернут, а драгоценные камни твоего венца ничем не отличаются от камешков, лежащих на берегу моря.

Мрачен цвет пурпура, и, мне кажется, царям нужно взять за правило быть сдержанным при благополучии, а не сходить с ума от радости, не предаваясь гордости из-за этого злосчастного царского одеяния; ведь императорский скипетр говорит не о праве на полную свободу действий, но о праве жить в блестящем рабстве. Пусть кротость управляет твоим гневом, а страх — благоразумием»[398].