История византийских императоров. От Юстина до Феодосия III

Многие исторические обстоятельства способствовали тому, чтобы Византийские императоры всё более и более проникались сознанием своих высших обязанностей перед Богом и Православием. В свою очередь, современники пытались определить «опытным» путём всё той же спасительной рецепции то место, какое занимает и должен занимать Римский император в Церкви и православном обществе. Хотя в титулатуру императоров рано начали включать термин «святой», в этом нет ничего удивительного, поскольку ещё апостол Павел полагал, что все члены Церкви — святые. Отсюда, кстати сказать, сохранившийся до наших дней возглас на Литургии «Святая святым!», когда наступает время причащения[31]. В то время многие христиане искренне полагали, будто подтвердить святость могут лишь те члены Церкви, кто сподобился мученического венца или засвидетельствовал себя как исповедник. Но, как справедливо пишут, было бы весьма проблематично отнести фигуру Римского императора к данной категории верующих.

Между тем, оставалась ещё одна категория святых — апостолы, проповедовавшие Евангелие всему миру. И параллель между ними и Римским императором, государем Вселенной, также распространявшим свет учения Христа по всей Ойкумене, не укрылась от взора древних христиан. Поскольку же апостолы занимали высшую строчку в иерархии святых, Римские цари вполне обоснованно заняли высшее место в церковном управлении и получили полномочия (обязанности?), близкие к апостольским[32].

Есть ещё одна причина, в силу которой царский сан был признан почти священническим и даже «как бы» епископским — об этом подробно будет говориться ниже. В онтологическим смысле понятия «Церковь» и «Божественная Литургия» суть тождественны. Для первых христиан выражение «идти в Церковь» подразумевало Евхаристическое собрание. И в посланиях апостола Павла (например, 1 Послание к Коринфянам) термин «Поместная Церковь» употреблялся исключительно для обозначения её проявления при совершении Божественной Литургии. «Как Евхаристия есть образ будущего, т. е. Царства Божия, так и сама Церковь есть и должна быть образом грядущего. Церковь не перестаёт быть Церковью и вне Евхаристии, однако она есть и пребывает Церковью именно потому, что она есть Евхаристия, т. е. образ Царства Божия». По одному справедливому замечанию, Церковь участвует в истории только одним способом — перенесения своего евхаристического опыта на повседневную жизнь людей, хотя и не связывает себя мирскими методами разрешения проблем. В этом отношении земная Церковь есть Церковь странствующая, временно пребывающая в миру, но не поселяется в нём. И своим внутренним устроением Церковь также обязана Евхаристии[33].

По своей внутренней структуре Церковь состоит из клира и народа: предстоятели, приносящие бескровную жертву, и те, кто отвечает «аминь». При этом церковным народом, или мирянами, называли не вообще всех не клириков, а лишь тех, кто прошёл через своё «рукоположение», обряд Миропомазания, и занял своё место в евхаристическом собрании. Епископ же, предстоящий на Евхаристии, являет собой образ Христа, незримо присутствующий на Литургии. Его власть — от Бога, поскольку в Церкви никакого источника власти в принципе помыслить невозможно. Поскольку же Церковь остаётся Церковью и вне Евхаристии, епископ действует в ней не только как представитель Христа, но и как представитель Его Церкви. В этом качестве епископ участвует на Соборах, включая Вселенские, но этим правом не обладают викарные или титулярные архиереи[34].

Отсюда следует очень важный вывод, напрямую касающийся Римского императора. Церковь вошла в Римскую империю, а государство начало жить законом Христа, и в этой «симфонии властей» немыслимо разделение двух союзов. Василевс по факту является носителем высшей власти в Империи, а, следовательно, эту власть ему предоставил Христос, как и епископу. Царь так же, как и архиерей, представляет народ, в том числе церковный, и в этом он подобен епископу. Его высшие властные полномочия требуют определить место царя в церковной иерархии, но быть просто мирянином он не может — это очевидно.

Таким образом, сам собой напрашивается вывод о священническом достоинстве Римского царя, которое, однако, никак не может быть квалифицировано по привычной для всех системе иерархии, сложившейся к тому времени в Кафолической Церкви. Поэтому, как мы увидим неоднократно, императору разрешалось многие из того, что напрямую и категорично запрещено мирянам, включая вход в Алтарь царскими вратами и каждение в нём.