История Византийской империи. От основания Константинополя до крушения государства

Во время гражданской войны Константин все сильнее склонялся в сторону христианского Бога. В течение нескольких лет он издавал законы, работавшие в пользу христиан. Священников освобождали от муниципальных обязанностей, а епископские суды получили право действовать в качестве апелляционных судов по гражданским делам. Другие законы тоже указывают на степень вдохновленности Константина христианством: например, в 319 году появился закон, запрещавший убивать рабов; самый знаменитый из всех закон 321 года объявлял воскресенье, «священный день Солнца», днем отдохновения. Однако ни в одном из этих законов не упоминалось имя Христа и никаким образом не провозглашалась христианская вера. Впрочем, когда империя вновь благополучно объединилась под его властью, Константин наконец мог позволить себе действовать открыто. Не должно быть никакого принуждения: язычникам следует разрешить придерживаться прежних верований, если они этого захотят. Одновременно не должно быть и ереси. Если церковь станет духовной властью в неделимой империи, как она может быть разобщенной? К несчастью, церковь такой и была. Много лет Константин безрезультатно боролся с двумя группами еретиков – с донатистами в Северной Африке и с мелетианами в Египте. Теперь возникла третья фракция, которая грозила посеять больше раздоров, чем первые две, вместе взятые.

Эта группа образовалась вокруг некоего Ария из Александрии – человека глубочайшей учености, обладавшего при этом ослепительной физической красотой. Его идеи были достаточно просты: Иисус Христос не был предвечным и не представлял собой единую сущность с Богом Отцом, а был создан Им как инструмент для спасения мира. Таким образом, будучи идеальным человеком, Сын все же подчинялся Отцу, и его природа была скорее человеческой, нежели божественной. В этом, по мнению архиепископа Александра, и состояла опасность доктрины; в 320 году ее распространитель предстал перед судом, состоявшим почти из ста епископов, которые отлучили его от церкви как еретика. Однако дело было сделано: его учение распространилось с молниеносной быстротой. Нужно помнить, что в те дни богословские споры были предметом горячего интереса не только для церковников и ученых, но и для всего греческого мира: распространялись листовки, на рынках перед толпой произносились провокационные речи, мелом на стенах писались лозунги.

К концу 324 года Константин нашел решение проблемы. Больше не будет синодов или местных епископов; вместо этого будет всеобщий церковный собор, проводимый в Никее и обладающий такой властью, что и Арий, и Александр будут вынуждены принять его решения. Никея тоже могла похвастаться императорским дворцом, и именно в нем с 20 мая по 19 июня прошел собор. На нем присутствовали немногочисленные делегаты с Запада, где разногласия вызывали мало интереса; а вот представители с Востока прибыли в большом количестве – их было около трехсот или даже больше, и многих из них в прошлом преследовали за веру. Константин лично открыл слушания; он выглядел словно посланный Господом ангел с небес благодаря одеянию, которое мерцало и как будто излучало свет, отражало блеск пурпурной мантии и было богато украшено золотом и драгоценными камнями. Когда для него поставили низкое кованое кресло из золота, он не сел в него, пока епископы не подали ему знак садиться. После него расселись по местам и остальные присутствующие.

Богословская часть, которая составляла предмет спора, совершенно не интересовала Константина – с его военным складом ума он не особо вникал в теологические тонкости. Однако он был полон решимости положить конец разногласиям, а потому играл важную роль в последующих дебатах, постоянно убеждая всех в необходимости единства и в пользе компромиссов; как-то раз, стараясь убедить своих слушателей, он даже перешел с латыни на греческий, хотя говорил на нем с запинками. Именно он предложил внести в черновик Символа веры ключевое слово, которое должно было по крайней мере на время решить судьбу Ария и его доктрины. Это было слово homoousios, что означает «тот же по сути», или «единосущный», и описывает связь Сына с Отцом. Включение этого слова в черновик было почти равносильно порицанию арианства, и это многое говорит об умении Константина убеждать: он смог обеспечить принятие этого термина, указав при этом, что его, разумеется, следует трактовать лишь в «его божественном и мистическом смысле»; другими словами, этот термин мог иметь в точности тот смысл, который ему захотят придать. К тому времени, как Константин закончил свою речь, почти все сторонники арианства согласились подписать окончательный документ и лишь двое продолжали возражать. Арий и его оставшиеся сторонники были официально осуждены, его писания преданы анафеме, и их приказано сжечь. Арию запретили возвращаться в Александрию. Однако его изгнание в Иллирию продолжалось недолго: благодаря настойчивым ходатайствам арианских епископов он скоро вернулся в Никомедию, где дальнейшие события доказали, что его бурная карьера ни в коем случае не завершилась.