История власовской армии

В назначенное время, в 4.45 утра, за полчаса до атаки, русская и немецкая артиллерия открыла сильный огонь по противнику. На советские позиции на плацдарме и переправы обрушился „настоящий град снарядов“. Эта артподготовка, по воспоминаниям очевидцев, произвела „чрезвычайное впечатление“. Подполковник Нотц сообщает, что в тот день он в последний раз за всю войну видел столь сильный артиллерийский натиск немецкой стороны. После того, как огонь был перенесен вперед и артиллерия начала обстреливать позиции батарей противника, подступы и аналогичные цели на восточном берегу Одера, с севера в атаку двинулся усиленный 2-й полк под командованием подполковника Артемьева, а с юга — усиленный 3-й полк под командованием подполковника Александрова-Рыбцова. Дивизионный штаб и немецкая группа связи еще ночью перенесли командный пункт на взгорье на берегу Одера и теперь следили за ходом операции в стереотрубу. И русские, и немцы возлагали на операцию „большие надежды“^[397]. Майор Швеннингер отчетливо вспоминает свое тогдашнее ощущение, что от исхода операции „Апрельский ветер“, в которой русские солдаты под русским командованием сражались против красноармейцев, „зависит дальнейшая судьба всего дела Власова и одновременно решается вопрос, существенно важный для Германии“. Когда поступили первые донесения об успехе и условными световыми сигналами было передано требование перенесения огня еще дальше, Буняченко, бросивший в бой все свои резервы и „боровшийся за всякую возможную поддержку“, был, по сообщениям Швеннингера, „очень напряжен и радостно взволнован“^[398]?.

С первой атаки полкам РОА удалось прорваться сквозь линию советской обороны с севера и юга. К 8 часам было взято несколько советских ДОТов и опорных пунктов, отвоевано 500 метров земли. В перехваченных радиодонесениях противника сообщалось о „смертоносном“ воздействии артподготовки и серьезном положении на плацдарме^[399]. В утреннем донесении командования армии говорилось о том, что операция „Апрельский ветер“ развивается по плану, но упоминалось также об усилении сопротивления противника и массированном огне гранатометов по наблюдательным пунктам береговой артиллерии^[400]. Чтобы предотвратить фланговый артиллерийский огонь с восточного берега Одера, утром началась обещанная „поддержка военно-воздушными силами“. 26 штурмовиков 4-й авиационной дивизии Люфтваффе, а также самолеты ВВС РОА с голубыми андреевскими крестами на крыльях попытались расчистить путь русской пехоте и саперам. Это были, по сообщению офицера связи армии, „малочисленные формирования“^[401], но они представляли собой десятую часть всех воздушных сил, имевшихся в тот день на всем Восточном фронте. В дневных донесениях 9-й армии также подчеркивалось, что артиллерия и авиаформирования 4-й авиационной дивизии эффективно поддержали наступление русской дивизии^[402]1.

Однако после первых успехов оба полка оказались под фланговым огнем противника, перед советскими полевыми фортификациями и „мощными проволочными заграждениями“, о которых их предупреждали немецкие командиры. Вторая атака полка Артемьева не удалась. Вероятно, только в этот момент и возникли разногласия между русскими и немцами.

Как уже упоминалось, Буняченко, вначале неохотно согласившийся на эту операцию, затем посвятил все силы планированию и подготовке атаки, очевидно, надеясь „прорваться“. Но когда продвижение русских замедлилось и в конце концов вовсе остановилось, „настроение его разом переменилось“. С этой минуты у него была только одна цель: прекратить операцию и вывести дивизию из боя. Как командир Буняченко проявил себя сильной и непокорной личностью. После провала операции „Апрельский ветер“ он неизменно сопротивлялся всем попыткам немцев „использовать целиком оснащенную и укомплектованную дивизию для укрепления фронта, трещавшего по всем швам“. Действуя силой, умом, а иной раз и хитростью, он сумел вывести с фронта свои части и, несмотря на все требования и угрозы немцев, повести 20 тысяч солдат в Богемию, на соединение с другими частями РОА. Чтобы избежать прямого неподчинения приказу, он пользовался методами, которые один немецкий источник определяет как „многообразные, интересные и часто типично русские“. Например, он предпочитал прибегнуть к нехитрой отговорке, нежели признать невыгодную ему правду^[403]. Но сам факт того, что он сумел добиться своего и прошел с 1-й дивизией РОА несколько сотен километров до Праги, поразителен. В сложной обстановке последних недель войны это было настоящим достижением. Именно в таких тонах — как о шедевре мастера — пишет о походе 1-й дивизии бывший командующий группой армий „Центр“ фельдмаршал Шернер, восхваляя также патриотизм строптивого русского генерала.