Поэтому морально-политическое состояние советских военнопленных оставалось двойственным. После 1942 года их материальное положение улучшилось, а вскоре и вовсе нормализовалось, так что вопрос о выживании в лагерях уже больше не стоял. Но влияние начавшейся в тот же период национально-русской пропаганды было не слишком значительным, поскольку немцы медлили с решительными мерами. Советские агенты моментально воспользовались таким положением, в корне перестроив свою тактику. Первое время они пытались провоцировать немцев на жестокие репрессии против пленных, теперь же они развернули агитационную работу в плену, уверяя, что победа Советского Союза неизбежна, и намекая на глубокие перемены, которым наверняка подвергнется после войны советская система. Они говорили о возрождении религиозной жизни и национальных традиций, о якобы намеченном на конец войны роспуске ненавистных для многих колхозов, о прекращении террора{319}. Их усилия увенчались успехом: многие пленные начали готовиться к возвращению на родину, всячески старались обелить себя, избегали каких-либо антисоветских высказываний. Но в офицерских лагерях, обитатели которых в соответствии с Гаагской конвенцией были освобождены от работы, располагали большим досугом, чем другие пленные, и потому имели возможность лучше узнать друг друга, пока что срабатывало правило - один за всех, все за одного. Здесь говорили: "Как все! Все идут в РОА, иду и я!"{320} Так, в одном лишь Владимиро-Волынском офицерском лагере в июне 1943 года из 600 офицеров все, кроме 30, заявили о готовности вступить во "власовскую армию", думая, что она уже существует{321}. Но в 1944 году вербовавшие военных специалистов пропагандисты Освободительной армии, такие как подполковник Поздняков, отмечали, что некоторые офицеры уже не решались беседовать с ними публично, предпочитая разговор наедине.
Создание РОА и провозглашение 14 ноября 1944 года Пражского манифеста вызвали колоссальный отклик - свидетельство того, что стремление служить делу национальной России было живо среди солдат или, во всяком случае, его нетрудно было возродить. Действительность полностью опровергает все утверждения советской печати о том, каким образом создавалась РОА. Те советские авторы, которые вообще признают, что советские солдаты становились на сторону ненавистных "немецких оккупантов", утверждают, что при вербовке в армию применялось - прямо или косвенно - насилие. Они пишут о "невыносимом голоде" в "концентрационных лагерях", о "жестоких истязаниях", которым пленные не в силах были противостоять{322}. Истощенные "голодом и пытками" и "доведенные до отчаяния", они "под угрозой физического уничтожения" были вынуждены вступать в Освободительную армию. "Несогласных расстреливали" или, как сказано в другом месте, наказывали непосильным трудом. В 1974 году во Франции демонстрировался советский пропагандистский фильм о Курской битве, где в одном из эпизодов генерал Власов хладнокровно приказывает расстрелять изможденных пленных, отказавшихся вступить в его армию.