История внешней разведки. Карьеры и судьбы

В 1995 году последняя апелляция Йона была отклонена берлинским судом. Он умер 26 марта 1997 года в Инсбруке в возрасте восьмидесяти восьми лет. Доктор Отто Йон, который так и не дождался реабилитации, был, как я понимаю, человеком порядочным и наивным, хотя и служил некоторое время по ведомству контрразведки. Он стал жертвой политических и шпионских игр, от которых людям наивным следует держаться подальше…

В 1955 году тяжелый сердечный недуг свалил Виталия Геннадьевича Чернявского. Он работал по линии службы «А», активные мероприятия, то есть дезинформация, благо в Агентстве печати «Новости» создали для этих нужд целую структуру — главную редакцию политических публикаций. Но он продолжал болеть, и в конце концов ему пришлось уйти в отставку.

Мне кажется, разведка совершила большую ошибку, слишком рано отправив Виталия Чернявского в отставку. Волевой, хорошо образованный, преданный делу, он многого бы достиг. Это было делом его жизни, он тосковал по разведке. Но ни о чем не позволял себе сожалеть. Что касается здоровья, то Чернявский пережил генерал-лейтенанта Сахаровского, который подписал роковой приказ, на двадцать с лишним лет и до самого последнего времени не прекращал трудиться. Считал, что должен зарабатывать на жизнь, да и вообще не мыслил себя без работы. В восемьдесят с лишним лет написал и издал две книги.

Виталий Геннадьевич Чернявский восхищал меня мужеством и стойкостью. Он никогда не жаловался. О недугах рассказывал иронически:

— Надо же, думал, что уже все испытал, а врачи еще что-то придумали — заставили кишку глотать.

Он умер, отметив восьмидесятипятилетний юбилей. На похоронах отдельной группой стояли молодые люди в темных костюмах, чья одинаковость выдавала их принадлежность к спецслужбам. Для них он был, наверное, просто ветераном, которого положено проводить в последний путь, — рутинная обязанность. Хотя мне говорили, что в ведомственном музее в Ясеневе, в Службе внешней разведки, есть фотография подполковника Чернявского, еще молодого, полного идей и надежд.

Мой друг, офицер разведки

Я узнал о его смерти полтора года спустя.

Он был мне лучшим другом. Второго такого уже не будет. Теперь я точно это знаю. Я гордился его дружбой. Пока она не растаяла как дым.

Мы не ссорились. Не говорили обидных слов, ни в чем друг друга не обвиняли. Даже виделись иногда. Держались так, словно ничего не произошло. Обиженным считал себя я и ждал, что он когда-нибудь сочтет необходимым объясниться. Объяснение не состоялось.

В последний раз он мне позвонил из ведомственного госпиталя.

Как-то нелепо все получилось. Мы сдавали номер в печать. Я был редактором отдела, чувствовал себя облеченным высоким доверием и старался не обмануть ожиданий редакционного начальства. Работа, служебные обязанности всегда казались мне важнее всего на свете. Долго разговаривать на личные темы, когда каждая минута на счету, считал себя не вправе. Не понимая еще, что бывают болезни тяжкие и неизлечимые, сочувственно спросил, что с ним, не надо ли приехать, что-то привезти, помочь с лекарствами.

Он ответил, что ничего особенного с ним не происходит, он скоро выйдет. И закончился наш короткий разговор какими-то дурацкими моими шуточками насчет того, что он «нашел время на койке валяться».

До этого телефонного разговора он заходил ко мне пару раз, вернувшись из первой и последней своей загранкомандировки. Между прочим, заметил, что там ему понадобилась хирургическая операция, но все обошлось. Может быть, еще придется долечиться, но хворобы все в прошлом.

Диагноз он не назвал.

Мне же и в голову не могло прийти, что этот молодой, красивый, крепкий парень может быть болен раком. В нашу последнюю встречу выглядел он прекрасно. Наверняка он сам не верил в приговор, надеялся, что одолеет болезнь. Скорее всего, врачи ему всей правды не говорили. У нас принято утешать больных.

Мы увиделись тогда после долгого перерыва. Он не позвонил заранее, а просто проезжал мимо и зашел ко мне, благо работал я в самом центре, на Пушкинской площади. Это были времена, когда еще не появилось охраны и любой читатель мог заглянуть в редакцию газеты или журнала.

Помню, как в мой крохотный кабинет, заваленный рукописями и верстками, внезапно вошел высокий, хорошо одетый, очевидно преуспевающий человек, которому можно было только завидовать. 1991 год был еще впереди, но магазины уже опустели, и материальное благополучие приехавших из-за границы бросалось в глаза.

— Представляешь, — сказал он мне со смехом, — ставлю возле вашего здания машину, вдруг подходят три восточных человека и говорят: «Продай, а? За сорок тысяч можно, правильно?» Я ответил, что не продаю, самому нужна. И тут один из них пристально на меня смотрит и говорит: «Полковником хочешь стать, да?» Ну как он мог догадаться?