Понятие о твердой верховной власти (imperium) не было уничтожено вместе с изгнанием царей, а лишь перенесено на двух чередовавшихся в правлении консулов. Шесть ликторов с прутьями и топором выступали перед каждым из них, как непосредственные исполнители их приказов. Даже в стенах города личная неприкосновенность гражданина едва ли имела защиту перед железной властью этих чиновников, в строю же они неограниченно распоряжались жизнью и смертью человека, и воля их была непреклонна. От консулов такая же власть распространялась и на других командиров. Каждый центурион имел палку; позднейшая эпоха видела в ней особую эмблему и, как таковую, изваяла ее в камне30. Вегеций подробно изображает нам (II, 19), как тщательно в римских войсках велись книги и записи жалованья, службы, командировок и отпусков. Поэтому при наборе рекрутов старались получить известное число грамотных людей, умевших писать и считать. Этот точный административный учет мы должны отнести далеко назад, к очень давнему времени, так как без него не может быть никакого порядка, а следовательно, и никакой дисциплины. К каждой центурии издревле причислялось, таким образом, еще и несколько невооруженных (accensi velati), т.е. писцов31. По твердой схеме, рассказывает нам Полибий (VI, 36 и сл.), совершался у римлян обход сторожевых постов. Если дозорные не находили часового на посту или заставали его спящим, то на следующий день над ним совершался военный суд. Обвиненного трибунал касался своим жезлом, и по этому знаку все солдаты кидались его бить или же забрасывали его камнями. Если несчастному удавалось избежать смерти от камней и уйти из лагеря, то он все же ни под каким видом не смел вернуться на родину. Та же неумолимая кара постигала и центурионов (Полибий говорит: "начальника арьергарда и начальника конного отряда"), если они неправильно совершали обход. Неповиновение, дезертирство и трусость карались смертью. Когда виновным оказывался целый отряд, то казнили по жребию каждого десятого.
Даже высшие командиры самого знатного происхождения иногда подвергались телесному наказанию32.
Из римских легенд едва ли не самым характерным можно признать рассказ о консуле Манлие, который велел казнить собственного сына за то, что тот нарушил приказ и принял поединок по вызову из неприятельского лагеря. Окаменев от ужаса, - так живописует нам эту сцену Ливий, - взирали воины на страшные приготовления и только тогда пришли в себя, когда голова отделилась от туловища и потоком хлынула кровь. Но зато послушание было теперь обеспечено.
Несколько лет спустя, рассказывают далее римские исторические сочинения, случилось, что magister equitum Кв. Фабий Руллиан наперекор приказу диктатора Л. Папирия Курсора дал в его отсутствие сражение и выиграл его. Диктатор напомнил пример Манлия и вызвал ослушника на свой суд. Фабий бежал из лагеря в Рим; с ходатайством за обвиняемого выступил сенат; отец виновного, который раньше сам был диктатором и трижды консулом, апеллировал к народу и народным трибунам. Но те не решились вмешаться, считая, что на первом плане должно стоять соблюдение основных законов дисциплины.
И только когда все - сами Фабий, отец и сын, сенат, трибуны и народ - прибегли к мольбам, признав тем самым право верховной власти полководца и закон субординации, диктатор позволил себе смягчиться и уступил преступника римскому народу, во власть трибунов, потому что они не требовали, а просили.
На греческой почве немыслим был бы рассказ о Манлие или о Папирие. Даже в Спарте никогда не существовало такого представления о силе административной власти. Эта власть сдерживала и уравновешивала в Риме аристократический и демократический элементы. Ни один не мог вытеснить и подавить другой. В этом государстве всеобщего и равного избирательного права, где формально признан был суверенитет народа, сохранилась в то же время на деле властвующая аристократия, занимавшая в войске командные должности. Как отражение этих сил, сложился римский народный характер; твердая административная власть явилась корнем дисциплины, а на древе дисциплины возросли плоды - манипулярная тактика и постоянное, планомерное укрепление лагеря.
1. Описание, из которого я счел возможным заимствовать картину древнеримского строевого учения, вплетено Ливием в рассказ о Латинской войне (340 г.) и связано с обзором общего развития римской тактики. Ввиду важности этого свидетельства мы должны обработать его в общей связи и, проанализировав строку за строкой, постараться оправдать то применение, которое мы из него сделали здесь. Ливий (VIII, 8) говорит: "Раньше римские войска имели круглые щиты, но затем, после того как войско стало получать жалованье, оно заменило круглые щиты продолговатыми".
Это замечание является, очевидно, гипотезой римского историка, который представлял себе, что римляне в древние времена должны были иметь щиты гомеровских героев, и связывал переход к легионерскому щиту с введением платы в войсках.