Геродот рассказывает, что, когда персы перешли в наступление против спартанцев, они засыпали их стрелами. Многие из спартанцев были убиты или ранены, но они выдержали эти потери и продолжали стоять на месте, потому что результаты жертвоприношений еще не были благоприятны. Наконец, когда Павсаний обратился к помощи платейской Геры, храм которой был виден с позиции спартанцев, жертвы были приняты богами: спартанцы обрушились на противника, и персы, не имевшие достаточного защитного вооружения, не могли противостоять натиску закованных в железо воинов, наступавших сомкнутым порядком.
Павсаний умел использовать прорицателей и жрецов. До тех пор, пока одни передовые части персов издали обстреливали фалангу, - безусловно для того, чтобы спровоцировать греков на преждевременное наступление, - Павсаний сдерживал своих людей. И только когда вся масса персов подошла ближе к тому месту, которое он для себя избрал, Павсаний молитвенно поднял руки, обращаясь к богине; тотчас же догадливый жрец узрел и объявил, что жертва принята благосклонно, и Павсаний подал сигнал к атаке.
Хотя непосредственно перед этим непрерывно шла речь о персидских всадниках, которые теснили греков, мы ничего не слышим о том, что во время этого наступления они зашли грекам во фланг; они только прикрывали отступление. Следовательно, Павсанию удалось дать сражение на такой местности, где персидская конница не могла зайти во фланг греческой фаланге; Винтер смог теперь правильно установить и это место. Аналогия с Марафоном полная. Всякие подробности можно подвергать сомнению; однако можно с достоверностью принять по меньшей мере тот факт, что персы, наконец, решились перейти в наступление и что сражение - такое, как оно с самого начала было завязано Павсанием, - протекало аналогично сражению при Марафоне. Не зная Марафона, нельзя было бы извлечь из предания какого-либо исторического ядра; но Марафон дает ключ к пониманию, и, исходя из этого, я могу, не колеблясь, сделать еще один шаг вперед и признать рассказ о выдержке спартанцев под градом персидских стрел, о неблагоприятном жертвоприношении и молитве Павсания достоверными историческими фактами. В истории найдется мало примеров, в которых мы могли бы с такой отчетливостью распознать зерно исторического события в чудесном обличье народной легенды.
Мне кажется вероятным, что в решении Мардония вынудить противника к решительному сражению сыграло роль стратегическое соображение, о котором в предании нет никакого следа, но которое подсказывается природой вещей.
Если рассматривать беотийский театр войны изолированно, то может казаться, что как раз греки должны были бы стремиться к решению. Ведь Мардоний начал теперь войну на измор; он заставил покоренных им греков снабжать его продовольствием и все время угрожал Аттике новым опустошением. Но Беотия составляла лишь часть театра войны. Мардоний не мог не знать (сами греки позаботились бы о том, чтобы он это узнал), что греческий флот отплыл к берегам Ионии и что они надеялись зажечь там восстание. Не будет слишком рискованным предположение, что Ксеркс в Сардах сам узнал об опасности и послал Мардонию сообщение, что тот должен поспешить добиться решения в Элладе и часть своих войск отослать обратно, чтобы прикрыть Ионию и держать ее в повиновении. Следовательно, у Мардония был теперь более сильный мотив для того, чтобы искать решения; таким образом и может быть объяснено, почему он, - вопреки своему правильному мнению, что тактически для него выгоднее было оставаться в оборонительном положении и на равнине ожидать наступления греков, - в конце концов все же сам перешел в наступление.
Остается необъясненным, почему часть персидского войска под командой Артабаза, как рассказывает Геродот, не принимала участия в сражении; возможно, что она просто пришла слишком поздно.