История войны и владычества русских на Кавказе. Деятельность главнокомандующего войсками на Кавказе П.Д. Цицианова. Принятие новых земель в подданств

В прокламации этой, опровергая нелепые слухи, разнесшиеся в крае, о том, что многие князья будут высланы, по примеру царевичей, из Грузии, он просил всех и каждого оставаться покойными «в своем звании, имуществе, при всех правах и преимуществах, дарованных манифестом, и приглашал их соединить преданность их с его усердием к благу общему. Князь Чавчавадзе отправлен с этою прокламациею в Кахетию, как в провинцию, в которой он пользовался полным доверием народа.

Вместе с этим сообщено было всем начальникам отрядов, чтобы приняли меры к отысканию царевича Теймураза и не пропускали его чрез границу, если он вздумает пробраться чрез нее; захвативши же царевича, доставили бы его под сильным конвоем в Тифлис[78].

Царевич Юлой, несмотря на все происходившее, не терял еще надежды на возвращение Грузии прежних прав относительно избрания его царем и полагал, что если до сих пор и было отказываемо в этом, то собственно потому, что просьбы грузин не доходили до императора Александра. Высказывая свою радость, что князь Цицианов назначен главнокомандующим в «отечество своих предков», Юлой жаловался на Кнорринга, не отправившего к императору Александру его просьбы, при которой была приложена подписка о правах его на наследие грузинского престола. Царевич писал, что права эти признают все, и отрицал справедливость донесений русских начальников, на основании которых состоялось присоединение Грузии к России.

– В манифесте сказано, – говорил Юлон, – что не для распространения-де империи и не для выгоды какой Грузия присоединяется к России, но собственно только по просьбе народа и вследствие раздора наследников упраздняется царство. Такой просьбы и желания народа на устранение царской власти не было, а напротив того, все грузины признают за мною права наследства.

«Я имею письмо от отца, царя, – писал Юлон, – от брата царя, Давида царевича и всех братьев, от всей Грузии и Кахетии и от всех вообще…

Признают это (право наследства) и ныне там, где нет страха со стороны лиц, заботящихся о собственных выгодах, и если истинно то представление, о котором упоминает манифест, то за кого же было воззвание, и моление всей Кахетии, как не за нас. Они опять возопиют, но пока молчат под влиянием надежды, ожидая государевой к нам милости… Горесть наша исходит не от высочайшего двора, но от неистинного представления некоторых особ…»[79]

Юлон просил об утверждении его на царстве и обещал за то предоставить в распоряжение России все рудники, бывшие в Грузии, и до «последней капли крови» служить воинству российскому.

Полагая, что с содействием супруги Юлона можно будет скорее убедить его ехать в Россию, князь Цицианов писал ей, что царевичу нет другого исхода, как ехать в столицу по приглашению императора Александра.

«Умоляю вашу светлость, – писал князь Цицианов[80], – на коленях стоя и лобзая руки светлейшей царевны, сестры моей вселюбезнейшей, да соединит с моею и свою просьбу к светлейшему царевичу супругу своему, чтобы он внял совету человека, к его светлости душевно привязанного и к собственному его самого благу преподаваемого».

Оставаясь, однако же, в Имеретин, Юлон и Парнаоз не решались приехать в Тифлис, несмотря на просьбы князя Цицианова и на полученное ими, через князя Абашидзе, письмо главнокомандующего.

Князь Абашидзе, посыланный несколько раз в Имеретию, должен был просить там содействия некоторых преданных нам лиц к убеждению царевичей вернуться в Грузию. Митрополит кутаисский Досифей, салтхуцес князь Зураб Церетели, сардар князь Кайхосро Церетели, Георгий и Давид Цилукидзе и многие другие имеретинские князья упрашивали царевичей, но те отвечали отказом.

«…Отобрано от нас древнейшее царство, – писали они между прочим князю Цицианову, – а теперь и жизнь нашу лишают свободы; если человек есть Бог, то он должен быть милосерд к смертным, а если и он смертен, то ему не следует забывать свою природу, ибо велик Бог, сильна природа и памятна смерть.

Вы повелеваете нам отправиться в Петербург; положим, что мы, уступая своим бессилием непобедимой силе, уже отправились; но какое в наших руках ручательство за безопасность, или где рукописание его величества, чтобы мы могли довериться ему, взять его в руки и поехать в Петербург. Мы столько времени находимся вне нашего царства на чужбине, а братья наши Вахтанг и Давид, обязавшиеся присягою до последней капли крови, хотя пожертвовали собою на верность императору, но получили во мзду окованный ковчег[81] и во славу своего рода почесть провинившегося мужика. Проклинаем имена тех, которые пожалели жизнь, а не род свой, и если бы о бесчестном взятии наших братьев мы не узнали, то, вынужденные приехать в Тифлис, по настоятельному совету царя (имеретинского), приняли бы и мы такую же честь, вследствие чего проклинаем наше несчастие»[82].