История воссоединения Руси. Том 1

Есть нечто оправдательное в торжестве даже и грубой силы над бессилием ее противников, если это торжество идет прогрессивно и не изменяет своему характеру в течение целого ряда столетий. Зрелище природы, в самых грандиозных и в самых малых ее размерах, успокаивает наше чувство, возмущающееся против этой мысли, которая на каждом шагу сказывается нам в живых примерах. Такое оправдывающееся своею последовательностию торжество представляет Русь относительно Польши. Первая имеет в своей истории много антипатичного для ума, питаемого новыми человечными идеями; вторая, напротив, в исторической жизни своей, часто пленяет ум наш своими деяниями. Обращение русских людей в католичество, а тем самым и в польскую национальность, едва ли следует объяснять одними материальными выгодами, родственными и другими связями, принуждением и соблазнами, которые весьма искусно устраивали для них ревнители папизма. Перечитывая исторические памятники польского былого, русский человек нашего времени, — по крайней мере такой, как пишущий эти строки, — не раз пожалел, почему ему не было дано родиться поляком в такой-то период времени, чтобы вместе с поляками насладиться тогдашней, пленительной издали, жизнью. Само собою разумеется, что одной минуты самоуглубления достаточно для рассеяния этой иллюзии. Но не так легко та же иллюзия рассеивалась во времена оны. Польша увлекла вслед за собой цвет русской молодежи, увлекла в свою национальность лучшие, если не все, таланты русские и, при их свежем содействии, прославила имя польское в войне, во внешней и внутренней политике, наконец и в самой литературе. Остались на древнем русском займище — или закоренелые в отеческих преданиях, так сказать, фанатики-староверы, или люди, неспособные увлекаться лучшим посреди своего худшего, или, наконец, мало размышляющая масса народа, исправлявшего низшую службу житейскую. Что в этой массе не было места высоким общественным добродетелям, в том согласится каждый, кто изучил в Украине хоть одно село, наполненное так называемыми панками, полупанками и мужиками. Что тут порывы к захвату и насилию регулировались одним отпором, это ясно для каждого, кто занимался скотоводством: ибо низшие существа приводят нас своею жизнью к уразумению высших гораздо больше, нежели наоборот. Просветительное слово любви и мира, обходящее, вот уже своро два тысячелетия, моря и земли, понималось тупо, превратно и при отсутствии культуры, не оказывало того действия на жизнь, какое оказывает оно так очевидно, например, в культурно развитом семействе, когда исходит из разумных уст отца и матери. Коротко сказать: картина жизни была немного разве отраднее той, какую представляет мир зоологический. Но этот безотрадный состав южнорусского общества заключал в своей, так сказать, сути то самое относительно будущего, что заключает в себе жолудь по отношению к великанскому дубу, исключающему менее сильные древесные породы и дающему под широкою сенью своею приют лишь низкорослым. Как ни мало либерального в этом воззрении, но, смиряясь перед силою вещей в мироздании, невольно соглашаешься с мнением английского экономиста: что вообще о людях следует судить по тому, в чем они успели, а не по тому, в чем они потерпели неудачу. Суд a posteriori — беcпощадый суд, и эту беспощадность приходится историку применять к падшей Польше, как бы ни льнули к ней его гуманные симпатии. Для нас, русских людей, тем затруднительнее строгое осуждение польского прошедшего, что политическая система польская поглотила так много наших предков, и притом таких, которыми всего более могли бы мы гордиться. Точно как-бы торжествуя над падением наших напастников (а это запрещал человеческой душе уже и Гомер), мы постоянно отдаем предпочтение, тому, что делали русские, перед тем, что делали поляки. Но это на суде истории делается не по иному чувству, как по сознанию праведности жизненного начала сравнительно с началом не столь жизненным, — конечно в области духа, а не материи, в области идеи, а не формы. Настанет время и для суда над судящими; они в свою очередь уступят место более жизненному элементу в развитии человечества, и ошибки в их убеждениях обнаружатся тогда перед всеми; но для наших современников мы обязаны высказывать наше нынешнее мнение о былом польско-русском прямодушно, даже и под опасением, что его примут за грубость торжествующей силы.