История воссоединения Руси. Том 1

В состав казачества входили еще так-называемые своевольные люди, которых накопилось множество во всех провинциях Польского государства, и в особенности на Волыни. Это были убогие шляхтичи, поступавшие на службу к более богатым и бежавшие от них из чувства оскорбленной гордости, мести или страха кары. Судебные акты и частные письма конца XVI и начала XVII века (эпохи колонизации отрозненной Руси по образцу внутренних провинций государства) свидетельствуют, что почти все владельцы крупных имений в пограничных воеводствах делали один на другого неприятельские наезды. Мелкая война между панами чаще всего кипела на границах смежных воеводств, как это показывают и многочисленные комиссии, которые назначались на сеймах для разграничения обывателей воеводств: Русского, Бельзского, Подольского, Волынского и Киевского. Слово значило в то время воевать. Без войны, ни одно, можно сказать, панское имение, в земле Киевской, на Волыни, на Подолье и в Червонной Руси не вошло в свои окончательно-определенные границы; а для войны панам необходимы были люди, готовые сражаться против кого угодно. Потребность эта создала в пограничных воеводствах многочисленный класс так-называемых панских слуг из неоседлой шляхты, которые были не что иное, как домашняя орда, перекочевывавшая из одного панского двора в другой. Одни из них служили в высших дворских должностях: были управителями имений, дворецкими, заведовали охотою, лошадьми и т.п.; другие употреблялись только для конвоя, для посылов и для войны; но вообще — это был класс людей безнравственных. Уцелело много жалоб на их обманы и хищничество. С другой стороны, власть пана относительно слуги-шляхтича была, по закону и обычаю, так велика, что простиралась до телесного наказания; а некоторые паны, пользуясь польским или — что всё равно — княжеским правом (jus polonicum, jus ducale), даже казнили смертью служивших у них шляхтичей, как об этом рассказывает в своих мемуарах известный Альбрехт Радзивилл. Не удивительно, что шляхтич, принуждённый к службе у богатого своего собрата бедностью, и руководствуясь только чувством страха, пользовался первым удобным случаем ограбить своего пана и бежать от него в казацкое общество, в котором не считались породою и не доискивались прежней жизни. Королевский секретарь при Стефане Батории, Гейденштейн, рассказывает, что, когда после московской войны, коронное войско, было распущено, значительная часть его, состоявшая из людей, непривычных к труду и обыкших жить добычею в неприятельской земле, пошла в казаки и увеличила их силу. Известно, что польскому войску почти никогда не доплачивалось жалованье; что жолнеры обыкновенно вознаграждали себя грабежом королевских, панских и духовных имений, и что правительство объявляло их за это банитами. Такие-то люди из-под королевского знамени переходили под бунчук запорожского гетмана. Им труден был возврат в прежнее состояние; они всецело отдавались казацкой жизни и вносили в неё всё, что могло в ней привиться. Поэтому-то, и именно по одному этому, деятельность запорожского войска имела уже и в начале характер некоторой враждебности относительно правительства. Сословной и национальной вражды не было вовсе в первобытном казачестве, так как не существовало ни вещественных, ни нравственных интересов, которые впоследствии разделили казаков и дворянство на два враждебные лагеря. Казаки, как мы видим, действовали заодно с королевскими пограничными старостами — сперва явно, а потом, с переменою государственной политики относительно Турции, тайно. Запорожье было убежищем не одной черни, искавшей там насущного хлеба, но и людей знатных, имевших в виду нравственные, фамильные или политические цели. На различие вероисповеданий не обращалось внимания, так точно, как и на различие сословий. Ценились только боевое мужество и способность выдерживать походные труды.