История Востока. Том 1

Трудно с точностью сказать, какие именно причины послужили основой для серии вторжений с севера, волна за волной захлестывавших Китай в IV в. Существует теория, суть которой сводится к тому, что цикличные колебания климата, весьма сурово сказывавшиеся на образе жизни кочевников (холода – нехватка трав – бескормица и падеж скота), временами буквально толкали кочевые племена на перемену привычных мест и условий существования. Сами по себе такие перемещения для кочевников несложны и не несут угрозы окружающим. Но в исключительных ситуациях (гунны при Аттиле или монголы при Чингис-хане) натиск кочевников мог оказаться неотразимым и повлечь за собой далеко идущие последствия. Нечто в этом роде произошло в Китае: кочевые племена северной степной полосы, уже с Хань частично кочевавшие под строгим контролем властей в северокитайских степях южнее Великой стены, с начала IV в. стали проявлять невиданную прежде активность и склонность к массовым перемещениям на юг, в ту зону земледельческого хозяйства, которая явно не соответствовала их привычным условиям существования.

Сначала это было нашествие гуннов (сюнну), которые в 311 г. заняли Лоян, а в 316 г. – Чанань, после чего остатки династийных владений Цзинь оказались сконцентрированы лишь на юге и юго-востоке страны, в результате чего династия изменила свое название на Восточную Цзинь (317—420). Затем вслед за гуннами в Китай вторглись другие племена – сяньбийцы, цяны, цзе, ди и т. п. Все они шли волнами, одна за другой, причем после каждой из этих волн в Северном Китае возникали новые царства и правящие династии, иногда сосуществуя рядом. «Шестнадцать царств пяти северных племен» – так это именуют китайские источники. Для всех этих династий-царств, принимавших классические китайские названия (Чжао, Янь, Лян, Цинь, Вэй, Хань, Дай и др.), были характерны две политические тенденции.

Одна из них – варваризация привычного для оседлых китайцев образа жизни, включавшая невиданный в конфуцианском Китае разгул жестокости, произвола, пренебрежения к жизни человека, вплоть до массовых убийств, не говоря уже о царившей при дворах новых правителей обстановке нестабильности, заговоров, казней, переворотов и поголовном истреблении проигравших противников с их семьями. Эта варваризация и неустойчивость политической власти вызывала рост межплеменной вражды и массовое бегство китайцев на юг, в Восточную Цзинь. Вторая тенденция имела обратный характер и сводилась к активному стремлению воцарившихся племенных вождей кочевников использовать китайский опыт администрации и китайскую культуру для стабилизации своей власти, что вело к постепенной китаизации иноземных захватчиков, к тому же охотно бравших себе в жены китаянок. С течением времени вторая из этих противостоявших друг другу объективных тенденций вышла на передний план и стала ведущей. И хотя с каждой очередной волной иноземного нашествия эффект варваризации как бы возрождался, в конечном счете все волны были погашены мощью китайской конфуцианской цивилизации.

Нет слов, IV век оставил свои следы и в ней. Однако не стоит придавать – во всяком случае в плане исторической ретроспекции – слишком большое значение воздействию кочевников на Китай, как то подчас делается. Эффект китаизации в конечном счете не только нейтрализовал кратковременный процесс варваризации Северного Китая, но и добился большего: под воздействием китайской культуры наводнившие Северный Китай кочевники в V—VI вв. окитаились настолько, что к концу VI в. их потомки, включая и правителей, причем их в первую очередь, стали обычными китайцами. По меньшей мере с Хань в Китае бытовал афоризм: «Можно завоевать империю, сидя на коне, но нельзя управлять ею, сидя на коне», – и это как раз означало, что воздействие китайской культуры рано или поздно приводило к ассимиляции и китаизации любого завоевавшего страну этноса, тем более что завоевателями были сравнительно отсталые по сравнению с китайцами народы, чаще всего кочевники.

В конце IV в. политической раздробленности и междоусобицам на севере пришел конец: вождь одного из сяньбийских племен Тоба Гуй захватил власть на территории всего бассейна Хуанхэ и основал династию Северная Вэй (386—534). Ликвидировав соперников, правители династии Тоба стали проводить энергичную внутреннюю и внешнюю политику. В борьбе с южно-китайским государством Сун они одерживали успех за успехом, достигнув к концу V в. берегов Янцзы в районе ее низовьев. Внутренняя политика сяньбийских правителей сводилась к китаизации администрации, хотя этот процесс и был осложнен в 50—70-е годы V в. междоусобными распрями при дворе. Особо следует сказать об аграрной политике правителей из дома Тоба. Еще Тоба Гуй начал переселение китайских земледельцев поближе к столице, дабы обеспечить снабжение ее зерном. Переселение было чем-то вроде наделения крестьян землей за счет государства. Эта практика длительное время отшлифовывалась, пока в конце V в. после преодоления всех внутренних усобиц не наступило время для серии реформ в более широком масштабе.