История времен римских императоров от Августа до Константина. Том 2.

Особенно разительная противоположность между Августом и Константином существует в области культуры. Августовская классика была абсолютной вершиной литературы и искусства самых различных жанров, константиновский классицизм, наоборот, приводит в недоумение современного человека. Августовские произведения поражают гармонией своей композиции, высокой художественностью исполнения, константиновские же почти все без исключения поражают своими огромными размерами, связью колоссального с монументальным, в других случаях ярко выраженной придворной манерой. Если в произведениях августовской эпохи чувствуется творческое влияние греческих и римских образцов, которые перерабатывались в самостоятельной манере, то в произведениях константиновской эпохи нередко в новые рамки вводились старые элементы, насильственные волевые акты вместо самобытного искусства. Только в христианской литературе при Константине проявились оригинальные произведения в новой форме.

Самый сильный контраст наблюдается в области религии. В принципе и Августу и Константину было присуще специфически римское традиционное переплетение политики и религии. После потрясений гражданских войн Август видел свою задачу в систематической реставрации религии; благочестие стало центральным элементом; обновление разрушенных храмов и святынь, реорганизация жреческих коллегий, возрождение древних культов, строительство новых религиозных зданий — все это служило для выражения преемственности в рамках новой государственной системы. То, что настоящего долгосрочного возрождения древних римских культов добиться было невозможно, не принималось во внимание. На тот же момент эта внешняя формальная реставрация удалась. Благоразумную сдержанность Август проявил при принятии культа правителя и в отношении многочисленных, регионально и социально различных форм почитания принцепса, которое все больше превращалось в выражение политической лояльности. В остальном же при Августе сохранилась традиционная римская толерантность по отношению к чужим культам.

Эта толерантность в конце концов привела к плюрализму начала правления Константина, поворот которого к христианской церкви, правда, привел также к непомерному ее возвышению и прямому вмешательству императора в вопросы веры. После более двух с половиной десятилетий гонений или в крайнем случае временного невнимания к христианству со стороны Римского государства наступила тесная связь с христианской церковью того государства, которое казнило Иисуса и так долго наказывало христиан смертной казнью только за их принадлежность к этой религии. Однако для императора, как и для всей империи, христианская церковь константиновского времени была совсем не стабилизирующим элементом; из-за своих внутренних конфликтов она, наоборот, стала бременем для поздней Римской империи.

Легитимация и утверждение власти у Августа и Константина осуществлялись совершенно разными способами. Если Август начинал как наследник и мститель Цезаря, то после окончания борьбы за власть он претендовал только на положение принцепса и утверждал, что своим выдающимся влиянием он обязан только своему авторитету, который завоевал благодаря своим несравнимым достижениям во благо Римского государства. Его усилия при создании видимости ограниченной длительности своего правления в соответствии нормами поздней Республики скрывали коренное изменение государственного строя. Поэтому наследование могло готовиться только втайне; таким способом сначала нельзя было еще гарантировать преемственность новой системы.

Константин своим возвышением тоже был обязан престижу отца, он тоже сначала вошел в существующее политическое силовое поле. Однако с поворотом к христианству и после своего триумфа над Лицинием он достиг трансцендентного возвышения императорской власти. В рамках христианских перспектив он мог теперь утверждать о своей божественной миссии, как он это выразил в своем послании к жителям Востока; «Мою службу потребовал Бог, который посчитал, что я способен выполнить его волю. Так я начал у британского моря в странах, где по законам природы заходит солнце. Побуждаемый божественной силой, я рассеял ужас, который давил на всех, чтобы род человеческий, наставленный моей службой, вернулся к послушанию законам, чтобы под руководством Бога расширилась вера» (Евсевий «Жизнь Константина»).

Такое самопонимание требовало дистанции, напрашивалось превращение правителя в «символическую маску» (Р.Л’Оранж), оно требовало также отказа от той конкретной индивидуальности принцепса, которая делала возможной идентификацию с Августом и его преемниками. Орудию Бога никто не мог помешать подготовить наследование, и даже само решение, которое выбрал Константин — разделение империи на сферы власти сыновей и других представителей династии, — было санкционировано его положением.