История времен римских императоров от Августа до Константина. Том 2

Идеализированный образ Константина был распространен в европейской историографии вплоть до века Просвещения. Тогда, начиная с Вольтера, возникла критическая фаза, достигшая высшей точки в лице Я.Буркхардта, важные элементы этой критики встречаются также и у Эдуарда Шварца. С тех пор личность Константина остается спорной, как и вопрос о его религии, его христианстве и о последствиях «поворота Константина» для государства и христианства.

Религия и политика, личные убеждения и государственные интересы, как правило, были тождественными для императоров 3 и 4 вв. н.э. От монотеистической принципиальной позиции, через поворот к Аполлону и Солнцу, через промежуточную стадию по-христиански интерпретированных абстракций, таких, как «божественно», «божество», «Всемогущий» или «провидение», Константин приближался к христианскому понятию Бога. Он признавал себя слугой Всевышнего и был преисполнен гордости, что Бог оценил его службу и посчитал его пригодным выполнять свое дело. Свою великую цель он видел в обновлении мира с помощью религиозного обновления, которое предполагало единство и целостность христианской церкви.

Константин с самого начала был под впечатлением силы и власти христианской церкви. Он в полном объеме признавал церковь как религиозный потенциал и организацию. Он считал ее необходимой для христианской религии, как это выражают приписываемые ему легендой слова: «Приставь лестницу и взбирайся один на небо!» Он считал ее необходимой также и для Римской империи: «Государственный ум Константина признал в строгой организации церкви уже готовый инструмент, который нужно было только взять, чтобы получить подданных и помощников своей монархии, которые бы служили императору, как человеку Божьей воли» (Е.Шварц, 1904 г. — в книге X.Крафта «Константин Великий». Дармштадт, 1974).

Своей цели обновления империи с помощью религии Константин не добился. Совершенным анахронизмом является, когда в настоящее время константиновскому христианству приписывается задача изменения социального порядка. Для этого нет никаких оснований, например, церковь только гораздо позже стала советовать освободить рабов, потому что в соответствии с ее приоритетами положение в религии было важнее, чем положение в жизни. К тому же оценка Константином христианской церкви оказалась полностью ошибочной. Если он видел в ней элемент стабилизации своей власти и Римской империи, если он хотел в полном объеме исчерпать возможности, которые церковь предлагала государству, то он не предполагал те нагрузки для Римского государства, выросшие из раскола этой церкви и из нескольких теологических конфликтов. Он не видел также, что христианская церковь в перспективе не могла согласиться со своевольным плюралистическим решением Константина.

Именно самые решительные приверженцы христианства, чем дальше, тем сильнее распознавали те опасности, которые грозили церкви из-за поддержки императора и Римского государства. Они должны были терпеть императора, который не будучи теологически подкованным, с редкой смесью наивности и поверхностного теологического образования, но ловко пользующийся языком клириков, обращался с речами к величайшим авторитетам в вопросах христианской религии. Они видели, что этот государь рассматривал теологические споры почти всегда пристрастно и не по существу и что он нередко политическую своевременность ставил выше религиозных вопросов. Если, наконец, говорить о связи христианства с Римским государством, то не нужно забывать, что это государство в константиновские времена было государством тяжелого налогового бремени, коррупции чиновников, эксплуатации граждан и ограничения свободы, и все это при роскоши, царившей в императорском дворце.

Можно попытаться понять поведение Константина как следствие военного и политического опыта. Кто хотел не только выжить в сплошных развалинах тетрархии Диоклетиана и в быстро меняющемся политическом и военном положении и к тому же еще добиться единоличной власти, тот мог это сделать только ценой отказа от поспешных решений, ценой полного признания всех реалий и тщательной стилизации. У Константина наряду с терпеливыми осторожными действиями были импульсивные и очень резкие реакции, наряду с жестоким убийством пленных фракийских вождей и родственников и казнями политических соперников попытки подчеркнуто гуманного законодательства, наряду с эмоциональными грубыми выражениями елейные слова для объявления себя христианином.

По-человечески импонирующим или убедительным по характеру Константин не был, как и другие римские императоры или современные преуспевающие политики. Но его решения являлись основополагающими не только для истории поздней античности, но и для истории средневековой Европы и Византийской империи. Для Римской империи шаг Константина обратного хода не имел, однако христианская церковь до сегодняшнего дня несет на себе груз «константиновского поворота».

Ретроспектива и перспектива