Одним из влиятельнейших ораторов середины 1 в.н.э. был Сенека Младший, благодаря его пафосу производил впечатление даже Нерон, которому Сенека писал тексты для публичных выступлений. Когда позже Квинтилиан, великий систематизатор латинской риторики и первый, стоящий на государственной службе при Флавиях учитель красноречия, снова вернулся к старому цицероновскому идеалу стиля, он был вынужден полемизировать с Сенекой и его приверженцами. Все же им дана очень взвешенная оценка своему удачливому предшественнику: «В общем, Сенека обладал многими важными положительными качествами: легкой рукой богатой природной одаренности, величайшим усердием, основательным знанием дела, при этом, однако, его помощники, которым он поручал вопросы для разъяснения, злоупотребляли его доверием. Он разрабатывал почти все области знания, находятся в обращении его речи, стихи, письма и диалоги. Не очень глубокий в философии, тем не менее являлся выдающимся борцом с пороками. Многие прекрасные мысли имеются у него, многое заслуживает чтения по причине моральных принципов, но в выразительности гибнет самое большое и поэтому крайне опасное, потому что изобилует соблазнительными ошибками. Хотелось бы, чтобы он говорил с присущим ему талантом, но со способностью к рассуждениям другого; если бы он многое отбросил, если бы он не был одержим многим, не был бы так влюблен во все свое, если бы он вес вещей, о которых говорит, не разрезал крохотными членами предложения, он бы скорее нашел признание в единодушном мнении ученых, чем в любви детей» («Об ораторском искусстве», XX, I, 128).
Сам Квинтилиан (35—96 гг. н.э.), оратор, учитель риторики и теоретик в одном лице, написал 12 книг «Об ораторском искусстве», важнейшем риторическом учебнике того времени. Он постулировал как комплексный, так и взыскательный идеал оратора: «К самому лучшему оратору относится наше наставление в смысле того требования, что только по-настоящему хороший человек может быть оратором; и поэтому мы требуем от него не только выдающийся дар речи, но и все человеческие добродетели. Так как я не хочу согласиться, что ответственность за правильную, почтенную жизнь является компетентностью философов, как многие думают, так как никто иной, кроме оратора, человека с высоким гражданским чувством, не может направлять своим словом города, обосновывать законодательством, улучшать решением перед судом. Итак, оратор — это тот человек, который по праву заслужил имя мудреца; не только безупречный по своему образу жизни, — по моему мнению этого недостаточно, хотя другие думают иначе, — но и самый лучший по своим познаниям и дару найти для всего нужное слово» («Ораторское искусство», I, 1; «Предисловие», 9, 18).
Исходя из этих предпосылок, Квинтилиан излагает содержание и основные проблемы своего произведения: «Первая книга будет содержать задачи, стоящие перед оратором. Во второй мы представим основные начала обучения оратора и сущность риторики. Следующие пять посвящаются отысканию мыслей, учению об их упорядочении и языковом выражении, куда входит учение о памяти и декламации. К этому будет добавлено, каким мы сами представляем образ оратора: здесь мы в меру своих слабых сил обсудим, каким должен быть его образ жизни, какие точки зрения подходят для подготовки и проведения процесса, какой род стиля является самым эффективным, когда нужно довести до благополучного конца судебное слушание».
В произведении тесно соединены теория и практика, мораль и философия, специальные риторические советы и общие рекомендации. В десятой книге содержится также обзор античной литературы, который, правда, носит отпечаток риторических интересов Квинтилиана и его клас-сицистский идеал стиля. В стилистическом отношении Квинтилиан также решительно отмежевывается от архаизма Катона, Гракхов и Саллюстия, как и от пафоса Сенеки. Его идолом был Цицерон, риторическое учение которого он привел в цельную дидактическую, литературную и моральную систему, причем он решительно выступал за синтез философии и ораторского искусства. Вплоть до нового времени Квинтилиан был не только синонимом латинской риторики, но и синонимом взыскательного литературного образования. Его восхваляли Петрарка, Лютеран, Эразм, Меланхтон и даже Фридрих Великий. Он был центральной фигурой европейской духовной истории, тогда как в настоящее время едва ли знаком широким кругам.