Замечательно, что мысль о неизменяемости и неприкосновенности символа никейского и исключительном его хранении в церкви приводила собор к странному воззрению, что ни теперь, ни после не должно быть составляемо в церкви никаких новых вероопределений, ни разъяснений, ни истолкований веры. Не грозило ли это полным уничтожением богословской науки? Диоскор развивает пред собором мысль, что для веры достаточно тех разъяснений какие уже сделаны, что церковь не имеет права излагать веру в новых вероопределениях, что не следует делать никаких изысканий в области религии, что все это грозит опасностью для веры[766]
; а собор с востор- гом вслушивается в эти слова Диоскора и принимает их с неописанным одобрением. Собор восклицал: Диоскор есть великий страж веры! Это слова св. Духа! Ты страж правил, чрез тебя имеют жизнь отцы, ты страж веры.»[767] «Если кто изменит (веру), да будет анафема. Если кто переделает, да будет анафема. Проклят кто прибавляет, проклят тот, кто убавляет, проклят тот, кто обновляет»[768]. Собор, очевидно, стоял на точке зрения того консерватизма, от которого нельзя было ожидать добра. В речах собора слышится неумолимый приговор над естественными стремлениями человека изучать веру, толковать писание, разъяснять догматы. Собор — враг богословской науки. После подобных определений собора ведь нельзя было сказать ни одной свежей мысли в богословской науке, чтоб не подвергнуться проклятию, анафеме. Такое воззрение собора разбойичьего нужно считать плодом неразумного уважения к памяти св. Аоавасия. Мы знаем, что Аоанасий в свое время и при извествых условиях ратовал за неприкосновенность символа никейского. Это была великая заслуга Афанасия для мира христианского. Но его неразумные почитатели, не понимая духа и потребностей веры и церкви, довели до абсурда его истинные и высокие стремления. Они забывали, что прошло уже сто лет после того, как высказывал Афанасий свои идеи, что в церкви явились новые потребности, новые нужды, которые требовали справедливого удовлетворения. Монофизиты жили не настоящим, а прошедшим. Они подобны были тем «старухам»[769], которые любят поучать новое поколение, указывая золотой век в далеком прошедшем, но отрицают значение новых идей, новых явлений. Что было бы с церковью, с наукой, с разумом человеческим, если бы узкие отсталые воззрения собора разбойничьяго восторжествовали? Мрак и запустение водворились бы в церковной сфере. Афанасий учил, что должна быть тверда вера никейская; а монофизиты выводили отсюда заключение, что все богословское развитие церкви должно ограничиться исповеданием одного символа никейского, что раскрывать истины веры значит отрицать истинную веру и пр. Александрийское богословствование стало вырождаться, наступали последние дни его…