История всемирной литературы Т.5

Философско-дидактическая поэма молодого Александра Попа (1688—1744) «Опыт о критике» (1711) была своего рода манифестом эстетики просветительского классицизма. Написанная под явным влиянием Буало, она не отличалась особенной глубиной мысли. Но в своих отточенных до блеска, остроумных афористических двустишиях Поп популяризировал основные принципы, уже разработанные его предшественниками. Во имя разума он настаивал на гармонизирующей задаче искусства и требовал от художника, чтобы он не воспроизводил природу во всей ее «дикой свободе» и хаотичности, а следовал издревле установленным правилам, которые, впрочем, также являются природой, но «природой упорядоченной». По характерному определению Попа, «истинное остроумие — это природа, одетая к лицу».

НРАВООПИСАТЕЛЬНАЯ ЖУРНАЛИСТИКА

В английской литературе раннего Просвещения одним из самых влиятельных жанров становится сатирико-нравоописательная эссеистская проза. Первыми и наиболее значительными памятниками этого нового жанра были журналы Джозефа Аддисона (1672—1719) и Ричарда Стила (1672—1729) — «Болтун» (1709—1711) и «Зритель» (1711—1712).

Понятие журнала в современном смысле слова неприменимо к листкам, выходившим через день, как «Болтун», или ежедневно, как «Зритель». Читатель мог найти здесь литературную, театральную, а иногда и политическую информацию. Но главное место в каждом выпуске принадлежало очерку-эссе на свободно выбранную бытовую, морально-философскую, эстетическую или иную тему, которая иногда исчерпывалась в одном листке, а иногда требовала для своей разработки целого очеркового цикла. Анонимными авторами этих очерков были, как правило, сами редакторы и сравнительно реже — их немногочисленные сотрудники. По мере того как у журнала завязывались связи с читателями, их письма (а иногда и письма, сочиненные редакторами от лица вымышленных читателей) также печатались и подавали повод к драматическим контроверзам по различным вопросам частной и общественной жизни.

«Болтун» и «Зритель» были еще во многом связаны с литературными традициями классицизма. В эстетике Аддисона и Стила понятия «хорошего вкуса» и «меры» играли важнейшую роль, а в самом их подходе к изображению современных людей и нравов сказывался прочно усвоенный опыт «характеров», «максим» и сатирических посланий, накопленный литературой французского классицизма в предшествующем столетии. Вместе с тем в их эстетике, а в особенности в самой их очерковой прозе, уже закладываются основы просветительского реализма. Характерная деталь: каждому выпуску своего журнала Аддисон и Стил предпосылают обычно латинский эпиграф, заимствованный у какого-нибудь античного классика; но за ним тут же следует забавно «сниженный» английский пересказ этого эпиграфа, приспособленный к нравам и быту XVIII в. Эта черточка наглядно характеризует общую тональность их журналов, где «джентльменская» образованность демонстративно отмежевывается от догматического педантства.

Эстетическая программа Аддисона и Стила отличается необычной для своего времени широтой и терпимостью. Вслед за Локком они подчеркивают воспитательные задачи литературы, считая верность разуму и природе необходимыми условиями литературного творчества. Но если Локк с нескрываемой подозрительностью относился к воображению как к слишком вольному началу и не одобрял ни остроумия, ни юмора, то Аддисон и Стил восстанавливают их права в искусстве. Согласно шуточно-аллегорической генеалогии, сочиненной Аддисоном, Истинный Юмор находится в ближайшем родстве и с Истиной, и со Здравым Смыслом.

Новым словом в развитии английской эстетической мысли были и статьи Аддисона о Мильтоне и Шекспире, которые в ту пору еще отнюдь не были общепризнанной гордостью английской литературы. Аддисон восхищается «благородной необузданностью воображения» Шекспира и поэтической силой его фантастических образов, в которых «есть нечто столь дикое, но вместе с тем столь величавое, что мы не можем не поверить в их естественность, хотя у нас и нет правил, по которым мы могли бы судить о них». Обширный цикл статей о Мильтоне, опубликованный Аддисоном в «Зрителе», не раз переиздавался отдельно и получил широкую известность и за пределами Англии. Нужна была большая смелость и широта эстетической мысли, чтобы в ту пору, когда еще не угасли многие предубеждения, укоренившиеся в период Реставрации, провозгласить Мильтона — «круглоголового» соратника Кромвеля —

великим английским поэтом и воздать должное величавому пафосу и грандиозным героическим образам «Потерянного рая».