История всемирной литературы в девяти томах: том пятый

Наиболее ценна в художественном отношении первая половина поэмы. С большой экспрессией передает поэт внезапную перемену, происшедшую в природе (картина безмятежного моря, расцвеченного красками заката, меняется на глазах: огромные волны подхватывают судно, которое кажется крохотным листочком на их фоне, и уносят во мрак) и ужас, охвативший людей, только что умиротворенно любовавшихся сказочной красотой заката. Оцепенение сменяется острой тоской по дому и родным, с которыми, скорее всего, оказавшиеся в беде люди больше не увидятся. Буре не видно конца, идут дни, и к страху присоединяются голод и жажда. Одно из самых выразительных мест поэмы отрывок, в котором описана попытка измученных людей напиться дождевой воды и утолить голод живой рыбой:

Должно быть, небеса к нам снизошли —
И ливень ниспослали благодатный.
Тогда, руками мачту обхватив,
Мы ртом ловили капли дождевые.
Мучительную жажду утолили,
Но холодом сковало нам гортань…
Когда светлело — день мы узнавали,
Когда темнело — узнавали ночь.
И вот на горизонте перед нами
Три острова высоких показались.
Япония! — Мы догадались сразу
И стали поднимать поникший парус.
Но тут опять переменился ветер —
И острова исчезли вдалеке.
А волны снова уносили нас,
И мы, как милости, просили смерти.
Вдруг слышим, как, по палубе ударив,
Забилось что — то — страх нас охватил!
Взглянули — рыбина размером в чхок,
Вся черная, по мокрым доскам скачет!
Живую плоть на части разорвав,
На восьмерых мы рыбу разделили…

(Перевод А. Жовтиса)

В «Скитаниях по морю» горстку людей, на две недели попавших во власть океана, выбрасывает, что называется, на край земли. Но этот «край», как оказалось, находится в пределах дальневосточной ойкумены, т. е. сферы действия китайской письменности, где тебя все равно поймут, если «спросить кистью»:

Душа, живая едва, вот — вот отлетит,
А по дому тоска все нестерпимей.
Глотая слезы, смотрим в окно.
На огромном казенном доме — вывеска.
Надпись — в золоте, но название
Издали не разобрать.
Спрашиваем кистью. Оказалось — управа области Пэнху…

Казалось бы, кихэн каса являются естественным продолжением пейзажных каса, в которых рисуется жизнь отшельника на лоне природы. Просто человек путешествует дальше обычного, за моря и границы. Однако в основе пейзажных каса лежало даосско — буддийское представление о мироздании: природа олицетворяла грандиозный и вечный космос, частицей которого мыслился человек, и все измерялось масштабами вечности и бесконечности. Кихэн каса — это выход в практический мир, и появление их стало возможно с утверждением познавательного подхода к миру, с нарушением установившегося даосско — буддийского к нему отношения. Путешествует человек с практической целью и, движимый любознательностью, добросовестно фиксирует то, что видит.

Кихэн каса осуществляют прорыв в нестандартную ситуацию: во время путешествий человек попадает в положения, в литературе ранее не описанные, часто опасные для жизни. Кихэн каса эмоционально насыщены, и их эмоциональная гамма гораздо разнообразнее, чем в пейзажных каса. В центре внимания нередко оказываются опасности пути, рискованные для жизни ситуации. А эти опасности и трудности приобретают смысл для литературы только тогда, когда ее центром становится человек и его суетная жизнь, с которой расставаться так просто ему не хочется. В кихэн каса нередки неповторимые поэтические образы, свежие краски.