История всемирной литературы в девяти томах: том второй

Его поэма воспевала подвиги Рамы и его победу над Раваной, но одновременно, по замыслу автора, она должна была служить иллюстрацией к правилам грамматики и риторики. Бхатти гордился двойным назначением своей поэмы, и, по-видимому, ее ученая цель представлялась ему более важной, чем художественная. Он сравнивал поэму со «светильником для тех, чьи глаза — грамматика», и утверждал, что для людей, кто в этой науке не сведущ, она бесполезна, как «зеркало в руках слепца» (XXII, 33). Современники поэта также ценили эпос Бхатти прежде всего за его ученые достоинства, и традиция даже отождествила Бхатти с известным грамматиком Бхартрихари. Но лингвистические упражнения, хотя они и ограничили возможности поэта, не смогли окончательно заслонить его художественного таланта, и во многих своих частях «Раванавадха» сохраняет и простоту стиля, и живость и непосредственность эмоций. Так, например, подлинной поэзией проникнуто обращение Ситы к богам в сцене, когда она бросается в жертвенный костер, чтобы доказать Раме свою невиновность:

Ты, Ветер, которого молят: «Очисти, очисти»;
Ветер, очищающий три мира,
блуждающий среди всего живого,
знай: мой разум безгрешен.
Вы, Воды, которым сказали: «Странствуйте в небе,
странствуйте в воздухе, странствуйте по земле!»
Воды, вездесущие, избавляющие от зла,
знайте: мои мысли чисты.
Ты, Земля, которую заклинают:
«Поддерживай, корми живые существа!»
Земля-кормилица, взгляни:
ни днем, ни ночью я не уклонялась от своего долга.

(XX, 29–32)

Трудно поверить, что эти, а также следующие за ними, исполненные лирического пафоса заклинания приведены лишь ради того, чтобы проиллюстрировать, как уверяет нас Бхатти, различные формы повелительного наклонения.

Эпос Бхатти послужил образцом для кашмирского поэта VII в. Бхаумаки, пытавшегося в поэме на сюжет «Рамаяны» прокомментировать почти целиком грамматику Панини, но его попытка даже современниками была признана малоудачной. Зато большим уважением было окружено имя поэта Магхи, жившего в конце VII — начале VIII в. В эпосе «Шишупалавадха» («Убиение Шишупалы») Магха обработал один из второстепенных эпизодов второй книги «Махабхараты». Однако для него традиционный сюжет по сути дела не имел уже ни малейшего значения, и эпическая тема была лишь предлогом для демонстрации глубокого знания трактатов о политике, о военном искусстве и особенно о науке любви (камашастры). Эротические эпизоды, для введения которых классический эпос давал мало поводов, составляют содержание подряд нескольких песен (всего их в поэме 20), и, несмотря на всю свою откровенность, они так же, как и батальные сцены, оставляют впечатление книжности и искусственности.

Сосредоточив основные усилия на поэтической технике, Магха старался во всем опередить своего предшественника и соперника Бхарави: если Бхарави употребляет в одной из песен 19 различных размеров, то Магха доводит их число до 23, если отдельные строки Бхарави следует читать слева направо и справа налево, то у Магхи есть строфы, которые читаются и по горизонталям и по вертикалям, стихи, слоги в которых можно располагать по диагоналям, по кругу, зигзагами, и при этом они либо сохраняют один и тот же смысл, либо, наоборот, имеют двойное значение. В формальной изощренности сравнения с Магхой не выдерживают ни его индийские предшественники, ни, например, александрийские или позднеримские поэты. Но его поэзия во многом уже утратила эмоциональную силу, остроту мысли, стала объектом расчетливых интеллектуальных упражнений. У Магхи, разумеется, еще можно встретить поэтичные описания, отдельные его сравнения высоко ценились в санскритских поэтиках за оригинальность (например, сравнение капель пота, выступивших на покрасневшем от гнева лице героя, со звездами на окрашенном зарею вечернем небе). Однако в целом слава, которую снискал Магха у своих современников, кажется теперь чрезмерно преувеличенной, и это свидетельствует о том роковом изменении вкусов, которым был ознаменован начавшийся упадок санскритской поэзии. Сравнительная простота, естественность и лиричность стиля Калидасы, при всем преклонении перед авторитетом великого поэта, воспринимались уже как анахронизм. И когда поэт Кумарадаса, живший, видимо, в начале VIII в., попытался возродить утраченную связь с традицией, его эпос «Джанакихарана» («Похищение Ситы»), написанный по образцу поэм Калидасы, оказался хотя и добросовестным, но бледным и лишенным собственной жизни подражанием.