История вторая: Самый маленький офицер (СИ)

— А эти… репортёры… они не расскажут лишнего? О расположении войск, о всём таком? — как-то очень по-взрослому спросил мальчик. Как-то очень по-офицерски.

Заболотин ответил не сразу, поймав себя на уже, кажется, давно сформировавшейся мысли, которая только сейчас всплыла на поверхность. Мысль эта не имела отношения к репортёрам: «Доложу командованию. Сивка останется с нами. Он думает, как офицер, как солдат, не всегда, но… часто. Прирождённый… военный?»

Ему стало тревожно от этой такой неожиданной и самостоятельной мысли: ведь получалось, что своим решением он лишает мальчика всего, что ему может дать тыл, куда его можно отправить с тем же Военкором. Лишает мирной жизни, будущего, далекого от войны, возможности забыть о случившемся на всю жизнь. Если поступить так, как диктовала ему эта мысль, мальчик навсегда должен будет распрощаться с мирной жизнью…

Но почему навсегда? На время войны… Потом он сможет делать, что захочет, а до конца войны он всё равно вряд ли сумеет жить мирной жизнью, столько он уже повидал…

«Навсегда, потому что ты его не хочешь отпустить от себя. А ты — военный на всю жизнь», — сказал спокойный голос внутри, похожий на голос отца.

— Так не расскажут? — с напором повторил вопрос Сивка.

— Вот поэтому мы и не можем им доверять, — вместо ответа сказал Заболотин, разглядывая мальчишку. Тоненький, чумазый, белобрысый, с длинными бровями вразлет, словно неведомый художник легким движением дважды мазанул светло-желтой краской над глазами. Иногда этими самыми глазами глядел на мир злой волчонок, иногда — будто взрослый человек, и лишь изредка Индеец становился совершенно обычным ребенком. Жаль, что так редко. Или же слава Богу? Видеть на войне рядом с собой ребёнка слишком страшно, пусть уж лучше волчонок. За такого хотя бы меньше боишься.

В машине воцарилось тягостное молчание. Водитель, злой и невыспавшийся, напомнивший чем-то Заболотину картинку из детской книжки про животных — медведь-шатун, — сосредоточенно глядел на дорогу, изредка позволяя себе крепко помянуть особо крутые повороты. Капитан хотел было попросить: «Не при ребёнке», но передумал — скорее всего, сам ребёнок знает выражения не слабее, только по-забольски… Или же и по-русски тоже? Мальчик мог быть русским на какую-то часть — уж больно хорошо по-русски говорил.

Мелко накрапывал дождь, постепенно размывая глинистое шоссе, и, постепенно становясь всё сильнее, словно завесой закрыл от глаз дорогу через десяток метров впереди. Военкор шевельнулся во сне и крепче ухватился за фотоаппарат. Заболотин беспокойно поглядел в боковое окно. Видно, что через несколько метров начинаются буйные заросли рябины — вон, изредка мелькают россыпи красных точек на ветках — и всё, что там в зарослях, уже было не разобрать.

За два года в каждом военном развивается какое-то чутье на опасность, которое толкает в спину за мгновение до того, как над твоей вжатой в землю головой — падать при малейшей опасности солдат быстро привыкает — пронесётся автоматная очередь. Не даёт сделать смертельный шаг на минном поле, удерживает в укрытии, если впереди тебя поджидает не видимый тобою снайпер. Конечно, в особых случаях к этому чутью не прислушиваются — долг важнее страха, но сейчас Заболотин чётко ощутил, что близится что-то жаркое. Дорога медленно, но верно шла вверх.

Несколько мгновений в воздухе ещё плавало молчание, а затем на слух разом обрушилось всё: треск автоматов, шум дождя, выкрики, надсадный визг пробуксовывающих на крутом подъёме колес. Капитан мгновенно застегнул на себе броник и пихнул вбок Сивку, чтобы и тот поторопился. Длинной малохудожественной тирадой водитель возвестил, что машина окончательно забуксовала. Проснулся Военкор, немедленно, кажется, ещё до того как открыл глаза, включил фотоаппарат и спросил:

— Что такое?

— Да какой навкиной матушки я знать могу! — не сдержался Заболотин, тут же укоряя себя за излишнюю экспрессивность, но отнюдь не за способ выражение мысли.

— Наши все притормозили, — сообщил тем временем водитель и прибавил парочку «экспрессивных выражений».

Мимо машины прочавкал по грязи, в которую дождь превратил дорогу, солдат, потом резко упал прямо в глину, прицелился и выпустил короткую очередь. Снова вскочил, побежал, скользя, в сторону кустов. По борту машины забарабанили пули, оставляя, хотя изнутри этого не было видно, на броне оспины. Заболотин рванул с пояса рацию, и в машину ворвались звуки, обычные для эфира во время боевых действий.

— Говорит Дядька, приём! Доложите полную обстановку! — капитан ненавидел свой позывной, но он тоже остался ему от Женича, поскольку именно «Дядьку» привыкли все считать командиром батальона. Заболотин не решился менять и, скрепя сердце, стал пользоваться этим позывным.

— В «зелёнке» засело около тридцати человек вдоль дороги, лупят к… навкиной бабушке по машинам, если возьмутся гранаты — нам хреново будет! — подозрительно жизнерадостно откликнулся Вадим Кром. Значит, действительно хреново.