«Господи, за что?! Исправь всё! Сделай, как было, верни Найдоху!» — беззвучно вопил мальчишка, понимая вдруг, что тяжёлое и непослушное тело, которое он тянет, — это уже не Найдоха. Завопил, едва ли ни впервые в жизни вспоминая, что где-то может существовать Бог — и он может слышать и помогать. Когда говорил отец Николай — всё было складно и правдиво, но довольно далеко от мальчишки. Когда говорил командир — Заболотин — это больше походило на прекрасную сказку, вроде его рассказов о Москве. Хочется верить, но никак не получается. А вот сейчас Сивка вдруг понял, очень остро, что если не Бог — то никто, никто уже ничем не поможет. Что рядом никого нет, кроме Него.
«Господи-и!..»
Как оказался в кустах — Сивка не запомнил. Тело Найдохи было тяжёлым, страшным и неповоротливым. Происходящее вдруг со всей ясностью навалилось на мальчишку, той самой военной правдой, о которой говорил Заболотин, — и раны, и смерть, и взрывы кругом, хлопающие по ушам, выбивая из них способность слышать. Командир говорил об этом тогда, так давно, показываю могилу Шакалов… Всё повторялось, только гораздо страшнее. Реальнее, без спасительной пелены ПС.
«Господи, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…»
И в руках Найдохина акса, у многих разведчиков был этот небольшой и лёгкий — если сравнить с обычным калашом — автомат…
«Господи, не повторяй, не повторяй, нельзя, чтобы повторилось! Останови! Пожалуйста…»
…— Отдай оружие.
— Не отдам! — пацан прижимал автомат к себе крепко-крепко, словно любимую игрушку — из тех, которые почитаешь живыми и, когда вырастаешь, ни за что не позволяешь кому бы то ни было передаривать.
— Рядовой Бородин, это приказ! — рявкнул Кондрат строго — и даже несколько нетерпеливо.
— Не отдам, — упорно повторял Сивка и ещё крепче прижимал найдохин автомат к груди.
— Последний раз прошу по-хорошему, — Кондрат сипло кашлянул. Ему не нравилось происходящее. Не нравилось, что этот мальчишка забрал автомат Найдохи, хотя всему разведвзводу было известно, что именно из этого автомата Маська положил нескольких вырей, сунувшихся в его сторону. Пусть. Всё равно это не дело. Дела взвода решает Кондрат — и точка. Нечего бестолковому мальцу делать в бою с оружием в руках. Пусть сидит в кустах и не высовывается — сам же целее будет, неужели не понимает? Если его пристрелят — кому от этого лучше будет? Этому Сивке? Ему будет уже всё равно, с автоматом он помер или нет. Кондрату?.. Кондрат, что бы там ни говорили, зверем не был, бестолкового мальчишку ему на смерть посылать не хотелось. Пользы — никакой, неприятностей — куча, а ещё и совесть мучить будет, хотя уж она-то должна была давно заткнуться, ещё пару месяцев назад…
Весь взвод, состоящий теперь из четырнадцати человек, если не считать самого Кондрата и мальчишки, собрался вокруг и смотрел, что будет дальше. Отдаст Маська автомат или нет. Вернее, отдаст сам или Кондрат заберёт силой — а пока, по всему судя, дело шло ко второму.
— Я не отдам! — звенящим от злости — или просто обиды? — голосом повторил Сивка снова. — Я имею право носить оружие! Я имею право воевать наравне с остальными!
…— Ты не имеешь права спорить со своим командиром, — констатировал Кондрат после всего одного меткого толчка. Сидящий на земле пацан тряс головой и пытался сообразить, куда на несколько секунд исчезал мир. И, главное, почему мир исчез вместе с автоматом, а вернулся уже без него.
Сивка сидел на земле и как сквозь сон слушал Кондрата, который всё тем же своим невозмутимым сиплым голосом говорил:
— За проявленное во время боя мужество и защиту раненого, — голос запнулся. Можно ли такое говорить о человеке в коме? В условиях военного госпиталя кома — смерть, — раненого ефрейтора Найдина, рядовому Бородину объявляется благодарность. За отказ исполнять приказы командира… кхм, с этим мы уже разобрались, — Кондрат поглядел на свой увесистый кулак с некоторым осуждением.
— Сказано же тебе было: не вылазь из кустов, — громко шепнул мальчишке Слепень. Голос у него был какой-то… пустой. Никто не верил, что Найдоха выживет. Все знали, что чудеса на войне происходят далеко не всегда.
Да и если произойдет чудо, отпустит его смерть обратно, — так останется Найдоха инвалидом на всю жизнь. Злая судьба, порою не лучше смерти…