История взлетов и падений

В главе XCIV романа «Моби Дик», озаглавленной «Пожатие руки», Герман Мелвилл с восторгом описывал один из этапов добычи китов, который называется «отжатием спермацета». В то самое время, когда американские врачи клеймили семяизвержение как страшное зло, Измаил описывал свои ощущения от контакта со спермацетом — воскоподобным белым веществом в китовом жире, которое используется для изготовления косметических изделий и свечей, — и переживание это было почти религиозным.

«Нам следовало разминать эти комки, чтобы они снова превратились в жидкость», — рассказывает Измаил.

Что за сладкое, что за ароматное занятие! Неудивительно, что в прежние времена спермацет славился как лучшее косметическое средство… И сидя там, на палубе, непринужденно скрестив ноги… наслаждаясь теперь тем, как спокойны надо мною синие небеса и как легко и неслышно скользит вперед судно под чуть вздутыми парусами; купая руки мои между этих мягких, нежных комьев сгустившейся ткани, только что сотканной из пахучей влаги; чувствуя, как они расходятся у меня под пальцами, испуская при этом маслянистый сок, точно созревшие гроздья винограда, брызжущие вином, — вдыхая этот чистейший аромат, воистину подобный запаху вешних фиалок, клянусь вам… я забыл о нашей ужасной клятве… Разминай! мни! жми! все утро напролет; и я разминал комья спермацета, покуда уж сам, кажется, не растворился в нем; я разминал его, покуда какое-то странное безумие не овладело мною; оказалось, что я, сам того не сознавая, жму руки своих товарищей, принимая их пальцы за мягкие шарики спермацета. Такое теплое, самозабвенное, дружеское, нежное чувство породило во мне это занятие, что я слал беспрестанно пожимать им руки, с любовью заглядывая им в глаза; словно хотел сказать: о возлюбленные мои братья! К чему нам всякие взаимные обиды, к чему дурное расположение и зависть? Оставим их; давайте все пожмем руки друг другу; нет, давайте сами станем, как один сжатый ком. Давайте выдавим души свои в общий сосуд чистейшего спермацета доброты[97].

В этом экстатическом повествовании нет ни одного упоминания Ахава, чья ужасающая способность собирать свою волю в кулак — то самое качество, которое всячески превозносили Сильвестер Грэхэм, Джон Келлогг, Гомер Бостуик и прочие поборники удерживания спермы, — приведет к безумной гонке, после которой в живых останутся лишь двое; Измаил и огромный белый кашалот.

Совершенно очевидно, что взаимоотношения человека с собственным пенисом и его самым важным продуктом не представлялись Мелвиллу в 1851 году чем-то опасным. Напротив, они виделись ему священными. Позже Измаил будет вспоминать об этом вечере как об опыте обретения и утраты рая. «О, если б я мог разминать спермацет вечно!» — восклицает он, но не столько с радостью, сколько с сожалением о том, что это невозможно. После чего, используя сюрреалистические образы, открывающиеся новообращенным верующим, Измаил заявляет о своем понимании случившегося — при этом он звучит как человек, впервые в жизни ощутивший присутствие Бога, даже если при весьма своеобразных обстоятельствах, недоступных пониманию окружающих. «В сновидениях и грезах ночи я видел длинные ряды ангелов в раю, — говорит Измаил. — Они стояли, опустив руки в сосуды со спермацетом».

Этот странный образ наверняка был близок Уолту Уитмену, опубликовавшему первое издание «Листьев травы» через четыре года после выхода романа Мелвилла. В «Песне о себе» — знаковой поэме Уитмена — отсылки к мастурбации не менее выпуклые, но при этом еще более личные.