История взлетов и падений

Несмотря на различия в исходных позициях, большинство мыслителей с расистскими убеждениями строили свои важнейшие умозаключения на одном и том же критерии — пенисе африканца. Его разглядывали, боялись (а порой и вожделели), взвешивали и трактовали согласно Священному Писанию; о нем размышляли зоологи и антропологи, его хранили в стеклянных банках с формалином, но чаще всего — его мерили. И почти всегда его размеры считались доказательством того, что негр был не столько человеком, сколько зверем.

* * *

Мысль о том, что объект наблюдения менее совершенен, чем те, кто его наблюдает, была отнюдь не нова. Почти вся жизнь древних греков строилась на сравнении статусов. Самыми очевидными примерами были различия между мужчиной и женщиной, между рабовладельцем и рабом или, что еще важнее, между греком и варваром. В эту последнюю категорию входили все негреки, однако чернокожих африканцев, которых называли «эфиопами» (от греческого слова, которое переводится как «сожженные солнцем»[102]), древние греки презирали больше всех. И дело тут не в расизме, поскольку раса — это современное понятие, а в древних представлениях о климате. Считалось, что от высокой температуры тело становилось слишком крупным и гротескным, а поведение — бесконтрольным и свирепым. Вот почему Геродот описывал эфиопов как зверей с собачьими головами, которые питались саранчой, верещали как летучие мыши и чуть что — совокуплялись где ни попадя (позднее этим взглядам вторил Плиний Старший). Гален, который наверняка встречал немало африканцев, служа врачом в римской гладиаторской школе в Пергаме[103] заявлял, что у всех эфиопов-мужчин есть десять схожих черт: черная кожа, курчавые волосы, широкие ноздри, толстые губы, острые белые зубы, обветренные руки, большие черные зрачки, неприятный запах, недоразвитый ум и слишком крупный пенис.

Это последнее качество, писал Джеймс Клу (1891–1969) в своей истории древних сексуальных практик, гарантировало «эфиопам» в Древнем Египте практически полную монополию на одну профессию. Египтяне так боялись соприкоснуться с кровью во влагалище, сообщал Клу, что нередко предпочитали нанять эфиопа, чтобы лишить невинности свою невесту — по их мнению, это спасало их от «заражения». Один из таких «специалистов», прославившийся своим огромным дефлорационным инструментом, в конце концов погиб на поле брани от глубокой раны, изуродовавшей его самое ценное достояние. «Говорят, немало женщин покончили с собой, — писал Клу, — узнав о гибели столь потрясающего органа».

Поведанная Клу история похожа на легенду, маскирующуюся под факт. Однако нельзя отрицать, что некоторые граждане Древнего Рима находили африканский пенис весьма привлекательным, чему есть документальные свидетельства. Так, в Помпеях в трех уцелевших домах времен императора Августа на нескольких мозаиках, украшавших бани, изображены чернокожие слуги с мужскими органами внушительных размеров. В своей статье «Baiarum Grata Voluptas: удовольствия и опасности в банях» специалист по истории Античности Кэтрин М. Данбейбин писана, что эти изображения создавались для предотвращения «сглаза», которого так боялись суеверные римляне. Защититься от «дурного глаза» можно было с помощью юмора или того, что мы (но отнюдь не древние римляне) назвали бы сегодня «непристойностью». Для жителя Помпей, как пишет историк Джон Кларк, «изображение эфиопа представлялось более эффективным средством от сглаза, чем изображение римлянина, поскольку один лишь вид его совершенно неримского тела вызывал смех, особенно когда оно было снабжено огромным фаллосом».

Согласно Плинию Старшему, который умер от удушья, поприсутствовав на извержении вулкана Везувий (того самого, что похоронил Помпеи), доброжелатели нередко посылали одиноким римским аристократкам настоящих чернокожих африканцев в качестве эротических «подарков». Такого рода истории и послужили, по всей видимости, источником для изображений эфиопов в помпейских банях. «Тот факт, что чернокожий с внушительным членом является традиционным сюжетом в иконографии Древнего Рима, — пишет Ллойд А. Томпсон в книге «Римляне и негры», — еще больше акцентирует образ черной сексуальности, который приписывал неграм… нездоровое восхищение перед не-неграми».