История западной философии. Том 1

Если хочешь мира законы,
Громовержца разум постигнуть,
В неба самую высь взгляни ты.
Не мешает ведь Феб огнекрылый
И луны колеснице льдистой,
И медведица, что в зените
Изогнулась в прыжке внезапном,
Не желает в закатном звезды
Утопить глубочайшем море.
Погрузить их не хочет в пламя.
Каждый раз ведь вечера тени
Возвещает нам Веспер, за ним же
Люцифер – свой день благодатный.
Так любовь взаимная правит
Всей Вселенной вечным порядком,
Нет раздоров средь звезд небесных.
Все стихии живут согласно —
Суша с морем, тепло и холод, —
Уступая поочередно
То одной, то другой дорогу.
К небу пламя легко уходит,
А земля тяжело садится.
Потому же весной душистой
Дышит все кругом ароматом,
Сушит лето зноем Цереру,
Осень платит сполна плодами,
Хлещут ливни зимой за нею.
Все живет, что и дышит в мире —
Этой мерой разумной живо.
И все то, что нам жизнь рождает, —
Все уносит смерть напоследок.
Но бразды между тем рукою
Держит крепко Творец всевышний,
Царь, владыка, источник жизни —
Он судья всего справедливый.
Возбудитель движенья, опора
Заблуждающихся и нестойких.
Если он на путь не направит
Верный снова тело по орбитам,
То тогда этот стойкий порядок
Вмиг расщеплется в самой основе.
Всем твореньям любовь присуща,
Все к добру они тянутся вечно,
Как к единственной мыслимой цели.
Не иначе жить они могут,
Как прийти к бытия основаньям.

Боэций до конца оставался другом Теодориха. Отец его был консулом, сам он был консулом, и консулами были два его сына. Тесть Боэция, Симмах (приходившийся, вероятно, внуком тому Симмаху, который столкнулся с Амвросием из-за статуи Победы), играл важную роль при дворе готского короля. Теодорих использовал Боэция для реформы монетной системы, а также для того, чтобы поражать менее искушенных варварских королей такими штуками, как солнечные и водяные часы. Вполне возможно, что свобода от суеверий не была таким исключительным явлением в римских аристократических родах, каким она была во всякой иной среде; но сочетание этой свободы с большой ученостью и рвением ради общественного блага были в этот век явлением из ряда вон выходящим. На протяжении огромного периода, охватывающего два предыдущих и десять последующих столетий, я не могу назвать ни одного европейского ученого мужа, который был бы в такой же мере свободен от суеверия и фанатизма, как Боэций. Заслуги его были не только негативного порядка; его взгляд на мир был величественным, беспристрастным и возвышенным. Боэций составил бы украшение любого века, но для того века, когда он жил, он является особенно поразительной фигурой.

Средневековая репутация Боэция частично была обязана своим существованием тому, что его считали мучеником, пострадавшим от преследования ариан, – взгляд, который возник лет через двести или триста после его смерти. В Павии Боэция даже считали святым, но в действительности он не был канонизирован. Какая ирония: Кирилл был святой, для Боэция же места в сонме святых не нашлось!