Читаем История зарубежной литературы XVII―XVIII вв. полностью

Гулливер, воспитанный у себя на родине в духе подобострастия и страха божия перед королями, сохраняет этот страх и в стране лилипутов. «Я лег на землю, чтобы поцеловать руку императора и императрицы». Народ, подобно Гулливеру, при всех гигантских своих размерах, при гигантской своей силе, способный одним мизинцем сокрушить мнимое могущество королей, с трепетом простирается перед ними, добровольно отдаваясь в рабство. «Иногда я останавливался на мысли оказать сопротивление, — сообщает Гулливер, — я отлично понимал, что, покуда я пользовался свободой, мог бы забросать камнями и обратить в развалину всю столицу…» Сознавая это, Гулливер тем не менее позволил приковать себя железными цепями к стене. Ирония автора ясна.

Короли жестоки, жестоки беспредельно и при этом каждую свою жестокость прикрывают маской человеколюбия. «Ничто так не устрашает народ, как панегирики императорскому милосердию, ибо горьким опытом установлено, что, чем они пространнее и велеречивее, тем бесчеловечнее наказание и невиннее жертва». Когда на государственном совете лилипутов решали судьбу Гулливера, то некий министр, дружески к нему расположенный, предложил лишить его глаз, заявив при этом, что «такая мера… приведет в восхищение весь мир, который будет приветствовать столько же кроткое милосердие монарха, сколько честность и великодушие лиц, имеющих честь быть его советниками», что слепота заставит Гулливера (то бишь народ) «смотреть на все глазами министров».

Презрение Свифта к королям выражается всем строем его повествования, всеми шутками и насмешками, какими он сопровождает всякое упоминание о королях и их образе жизни (способ тушения пожара в королевском дворце — «простым мочеиспусканием» Гулливера и пр.).

В другой стране, где пришлось побывать Гулливеру, он, по местному обычаю, обратился к королю с просьбой «назначить день и час, когда он милостиво соизволит удостоить» его «чести лизать пыль у подножия его трона».

В первой книге («Путешествие в Лилипутию») ирония заключается уже в том, что народ, во всем похожий на все другие народы, с качествами, свойственными всем народам, с теми же общественными институтами, что и у всех людей, — народ этот — лилипуты. Поэтому все притязания, все учреждения, весь уклад — лилипутский, т. е. до смешного крохотный и жалкий.

Во второй книге, где Гулливер показан среди великанов, крохотным и жалким выглядит он сам. Он сражается с мухами, его пугает лягушка, мальчик шутки ради засовывает его в кость, он чуть не тонет в суповой миске и пр. «Понятия великого и малого суть понятия относительные», — философствует автор. Но не ради этой сентенции предпринял он свое сатирическое повествование, а с целью избавить весь род человеческий от глупых притязаний на какие-то привилегии одних людей перед другими, на какие-то особые права и преимущества. Король великанов, глядя на мизерного Гулливера и слушая его рассказы и рассуждения, восклицает: «Как ничтожно человеческое величие, если такие крохотные насекомые могут претендовать на него. Кроме того, — сказал он, — я держу пари, что у этих созданий существуют титулы…»

Инвектива, как видим, принимает резко социальную окраску. Свифт с таким же презрением относится и к знати, как и к королям. Он смеется над пустой и глупой борьбой партий (низкокаблучники и высококаблучники, за которыми просматриваются тори и виги), пустой и глупой сварой тупоконечников и остроконечников, влекущей кровопролития и жестокость (намек на религиозные войны).

Смеется над пустыми и глупыми обрядами, которым как дикие, так и цивилизованные народы придают идиотски великое значение («Обряд присяги заключался в том, что я должен был держать правую ногу в левой руке, положа в то же время средний палец правой руки на темя, а большой — на верхушку правого уха»).

Буржуазная Англия кичилась и кичится до сих пор своими парламентскими свободами и законностью. Свифт уже двести пятьдесят лет тому назад разоблачил эти мнимые свободы и мнимую законность. «Законы лучше всего объясняются, истолковываются и применяются на практике теми, кто более всего в них заинтересован и способен извращать, запутывать и обходить их», — пишет он в своей книге.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Расшифрованный Достоевский. Тайны романов о Христе. Преступление и наказание. Идиот. Бесы. Братья Карамазовы.
Расшифрованный Достоевский. Тайны романов о Христе. Преступление и наказание. Идиот. Бесы. Братья Карамазовы.

В новой книге известного писателя, доктора филологических наук Бориса Соколова раскрываются тайны четырех самых великих романов Ф. М. Достоевского — «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы» и «Братья Карамазовы». По всем этим книгам не раз снимались художественные фильмы и сериалы, многие из которых вошли в сокровищницу мирового киноискусства, они с успехом инсценировались во многих театрах мира.Каково было истинное происхождение рода Достоевских? Каким был путь Достоевского к Богу и как это отразилось в его романах? Как личные душевные переживания писателя отразилась в его произведениях? Кто были прототипами революционных «бесов»? Что роднит Николая Ставрогина с былинным богатырем? Каким образом повлиял на Достоевского скандально известный маркиз де Сад? Какая поэма послужила источником знаменитой Легенды о Великом инквизиторе? Какой должна была быть судьба героев «Братьев Карамазовых» в так и не написанном втором томе романа? На эти и другие вопросы читатель найдет ответы в книге «Расшифрованный Достоевский».

Борис Вадимович Соколов

Критика / Литературоведение / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное