История зарубежной журналистики (1945—2008)

Он не намеревается предоставлять одним то, в чем он отказывает другим, разрушать Карла Десятого, чтобы унаследовать Луи Филиппа. Требования должны быть в определенных рамках, которых хотят еще больше ограничить некоторые. Но тогда анархия будет протестовать, мещанин придет в ужас! Никакого возобновления работы, парализованная экономика, страна без коммуникаций, без транспорта и — вскоре — без продовольствия.

Нет!

Анархия как беспорядок или, вы слышите, это буржуазная, капиталистическая и государственная система. Именно она ответственна за бедность, именно она ответственна за эту искусственную преступную экономику, экономику, которая продает чудодейственный порошок, за «Франс-диманш», когда она не изготовляет машины смерти.

Вы хотите восстановить порядок, говорите вы?

Какой порядок?

Миллиардеров, старые трудящиеся, которых мы находим повешенными в их кабинетах, молодые, которым с детства внушается великолепие и мудрость системы, рабочие, которые сокращают покупательную способность, капитализм, который надувает своих покупателей, политики, которые хотят все решить за всех, и полицейские, которые наказывают тех, кто не соглашается с этим. Власти, которая забирает миллионы, чтобы отдать их помпе международных рэкетиров... Это тот порядок, по которому вы так ностальгируете? Мы — нет.

Наша анархия не в том, чтобы плохо замаскировывать уловки, изменения, доходы с церковного имущества одних и нищету огромного числа людей. Наша анархия не безответственна за овец, приведенных пастухами и укушенными собаками и идущим к сомнительным овчарням и бойням.

Наша анархия — в социальном строе, который не спускается к нам из королевского или парламентского храма, но который поднимается из осознания всех остальных. Наша анархия отказывается говорить голосом общества, отрезанного от массы, но эта масса уже учится на своем опыте в координировании деятельности каждой из своих ветвей.

Настоящие события нам дают доказательство: глава государства может оставить Францию, палата может продлить свои каникулы. И пусть железнодорожники и булочники будут бастовать и страна будет парализована.

Вы хотите восстановить порядок, созданный вами.

Какой порядок?

Если он позволит всем жить в свободе, если это принесет реальную пользу, начиная с уменьшения рабочих часов, если именно он распределит ресурсы между всеми людьми поровну, вместо того чтобы обогащать несколько почитаемых граждан, если это тот порядок, который хотите восстановить вы, то мы тоже этого хотим. Но мы призываем увидеть несостоятельность всей системы, которая есть только постоянный беспорядок и постоянная ложь.

Давайте провозгласим необратимый развод, который нация только что испытала и который перенесет проблему из Елисейских дворцов, Замка Бурбонов или Сената на улицу.

Закончим с этими призывами большинства французов решать проблему путем референдума, с этими демократическими гримасами, с этими призывами к суверенному народу, хотя в итоге решение будут принимать, играя в кости. Избавимся от обмана режима, который все больше и больше делает вид, что предоставляет народу какую-то власть, в то время все происходит вне его желаний.

Вопреки богатству концернов, власть — в народе, потому что только системой автоматического регулирования народа добывается это богатство. Если бы народ был настолько умен, чтобы игнорировать это правительство (единственная функция которого состоит в том, чтобы открыто защищать капиталистические интересы), если бы он был настолько умен, чтобы организовывать свою жизнь параллельно правительству и презирать его, революция бы свершилась, и рядом с нею расположилась бы анархия.

Перевод Юлии Варшавской

Индро Монтанелли [49]

Левый морж

«Коррере делла сера», 7 июня 2001 года

Думаю, Берлускони в эти дни горько сожалеет о славных годах оппозиции, когда он вел сомкнутые ряды своих войск, неустанно совершая нападки на правительство. При разделе добычи (я говорю, естественно, о политической добыче, ни о какой другой) все меняется, и разговор становится сложнее. Конечно, каким-то образом ему удается разобраться с этим. И одним он утешается в любом случае — фактом, что противник, кажется, даже не проявляет осторожности перед трудностями, перед которыми большинство разрывается и думает обо всем, только не о наживе. Я говорю это не потому, что следует взвалить эти трудности на себя, что было бы помимо прочего неправильно; но для того, чтобы созвать собственные отряды и натолкнуть их на некоторые размышления.